Соцков Николай Дмитриевич — разведчик взвода пешей разведки 811-го стрелкового полка 229-й стрелковой дивизии 21-й армии 1-го Украинского фронта, сержант — на момент представления к награждению орденом Славы 1-й степени.

Родился 6 января 1923 года в деревне Песчанка ныне Порховского района Псковской области. Русский. Окончил 7 классов. Работал в колхозе.

Находясь на временно оккупированной территории немецко-фашистскими захватчиками территории, воевал разведчиком в 5-й партизанской бригаде.

В Красной Армии и на фронте в Великую Отечественную войну с марта 1944 года. Сражался на 3-м Прибалтийском и 1-м Украинском фронтах. Принимал участие в освобождении Прибалтики, Польши, в боях на территории Германии.

Стрелок взвода пешей разведки 811-го стрелкового полка (229-я стрелковая дивизия, 54-я армия, 3-й Прибалтийский фронт) красноармеец Николай Соцков 23 августа 1944 года в районе деревни Верноя (Эстония), действуя в составе разведывательной группы по захвату «языка», скрытно подобрался к первой траншее противника и забросал гранатами находившихся там солдат. В результате этой вылазки было захвачено два гитлеровца.

Приказом по 229-й стрелковой дивизии от 25 августа 1944 года красноармеец Соцков Николай Дмитриевич награждён орденом Славы 3-й степени.

20 сентября 1944 года в 20 километрах юго-восточнее города Цесис (Латвия) группа бойцов во главе с Николаем Соцковым вышла в тыл противника, уничтожила расчет вражеской огневой точки, захватила два пулемета и без потерь возвратилась в расположение части.

21 сентября 1944 года Николай Соцков, действуя в составе группы по захвату «языка», ворвался в траншею противника и взял в плен солдата.

Приказом по 54-й армии от 12 октября 1944 года красноармеец Соцков Николай Дмитриевич награждён орденом Славы 2-й степени.

В период 20 января – 12 февраля 1945 года разведчик взвода пешей разведки 811-го стрелкового полка (229-я стрелковая дивизия, 21-я армия, 1-й Украинский фронт) сержант Николай Соцков в боях на территории Польши и Германии неоднократно пробирался в тыл противника и доставлял ценные разведывательные данные.

10 февраля 1945 года в районе деревни Вальдау (Германия), когда в бою наши стрелки дрогнули и начали отходить, Николай Соцков личным примером остановил бойцов, которые отбили атаку врага.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 апреля 1945 года за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество сержант Соцков Николай Дмитриевич награждён орденом Славы 1-й степени. Стал полным кавалером ордена Славы.

После войны некоторое время продолжал службу в Вооруженных Силах СССР. В 1947 году Н.Д. Соцков демобилизован. Жил в деревне Песчанка. Работал пастухом в колхозе имени Крупской. В 1962 году стал членом КПСС.

Умер 26 января 1982 года. Похоронен на кладбище деревни Берёзы Порховского района.

Награжден орденами Славы 1-й, 2-й и 3-й степени, медалями (в том числе – «За отвагу»).

ТРИЖДЫ ПРОСЛАВЛЕННЫЙ (Из книги Ивана Курчатова «Фронтовые были», Воениздат, Москва, 1965 год)

Когда зимой сорок четвертого года молодой солдат Николай Соцков вышел на первое занятие в запасном полку, он действовал так умело - совершал перебежки и ползал по-пластунски, бросал настоящую боевую гранату и маскировался под цвет местности, - что видавший виды сержант не удержался от похвалы:

- Вы, Соцков, как будто на фронте были!

- На фронте не был, - сознался Николай.

- Хватка у вас боевая.

- В бою быть довелось. Это удивило сержанта:

- Как так?

- Да так, товарищ сержант...

До этого Соцков не рассказывал, кем он был до армии и что уже успел сделать. А тут пришлось. Солдаты попросили. И он поведал, как еще в сорок втором году, на временно оккупированной псковской территории, установил контакт с партизанами и был их связным, как весной сорок третьего пришел к партизанам и стал у них рядовым бойцом, как ходил в разведку и поднимал в воздух железнодорожные линии, вырывался из окружения и нападал вместе с другими на вражеские гарнизоны, беспощадно бил немцев и их прихлебателей.

- Вот это я понимаю! - сказал совсем юный веснушчатый солдат, с восхищением посматривая на своего товарища.

- Из тебя, Соцков, будет хороший разведчик! По всем ужимкам твоим вижу, - заключил бывалый сержант, которого оставили в запасном полку после третьего ранения.

Но предсказания сержанта сбылись не сразу. Николая послали воевать под Псков. Он ходил в атаки, бывал во вражеских траншеях, штурмовал дзоты и тихо-претихо подбирался к траншеям врага, чтобы угостить его связкой гранат.

Его боевые дела заметили. Николай Соцков получил свою первую награду на фронте - медаль «За отвагу». Почетную награду храброго солдата.

ОРДЕН ПЕРВЫЙ

Бывалый сержант не зря подметил в Соцкове те качества, которыми должен обладать человек очень опасной, смелой и умной профессии. Уже первые бои показали, что Николай до безумия смел и вместе с тем осторожен, что он хитер и смекалист, а когда нужно - умеет пойти на риск. Если перед ним поставлена боевая задача, он соображает быстро и никогда не опрометчиво, делает все для того, чтобы успешно выполнить задание, но голову под пули понапрасну не подставляет.

- Быть тебе, Соцков, в разведке! - сказали в полку и зачислили его в разведподразделение.

Это было его мечтой. Но поначалу ему казалось, что в разведку нельзя напрашиваться, разведку надо заслужить. И когда ему прочли приказ, он с удовлетворением сказал себе: «Николай, порядок! Главная твоя мечта осуществилась. Теперь работай на славу! В прямом и в иносказательном смысле». Воевать хорошо, воевать на славу - это в прямом смысле. Поработать так, чтобы удостоиться наипочетнейшей солдатской награды - ордена Славы, - это в иносказательном. Соцков мечтал об этом ордене. Пожалуй, ни один другой орден так убедительно не свидетельствует о конкретных боевых делах, об атаках, ранениях, о верности своему долгу, о непосредственных боевых отличиях на самом переднем крае, в огне сражения, как эта скромная пятиконечная солдатская «Слава» с барельефом Кремля, олицетворяющего всю любимую Родину.

На земле Латвии Николай Соцков пошел в свою первую разведку. Разведка не простая - надо было прихватить на обратном пути «языка».

Апрель принес весну. Снег уже растаял на полях, но еще отливал синевой в лесах и в оврагах - тяжелый и спрессованный. Однако на деревьях уже набухали почки, они готовились распуститься в нежные зеленые листки. Появились первые скворцы и грачи. Поляны украсились бледно-голубыми и беловатыми подснежниками.

Николай Соцков очень любил природу и был в нее влюблен с детства. И маленькая речка, что вилась неподалеку, напоминала ему родную Коломенку, в которой всегда было много рыбы. А вот та, ближайшая к передовой деревушка была похожа на Песчанку, в которой он родился, рос, встречал партизан и ходил по их заданию в разведку, вступил в партизанский отряд и позднее отправился служить в регулярную армию... Красиво... Глаза готовы созерцать любимые пейзажи без устали много-много часов. Но сейчас глаза не восторгаются красотами природы, не сравнивают места латышские с местами порховскими. Взгляд его устремлен на вражеские траншеи, что проходят неподалеку от нашего переднего края.

- Главное сейчас, ребята, внезапность, - шепчет он солдатам группы захвата. - Разведка, она штука хитрая. Тут ведь важно напугать. Бывало, еще до войны идешь по улице, а на тебя сбоку «гав-гав!». Испугаешься - спасу нет! А посмотришь - препаршивая дворняжка! Испуг - дело нехорошее. Я говорю о противнике. Когда налетаешь на врага внезапно, ему кажется, что выхода у него нет. Одним словом, капут, и есть из этого капута один выход: поднять ручки кверху, извиниться и сказать: «Прошу, камрад, взять меня в плен!».

Разведчики знают, что не так просто дойти до этого «прошу, камрад». Ох, сколько метров нужно будет проползти, сколько пуль пролетит над твоей головой. Но тон разговора командира группы захвата им нравится, и они весело улыбаются и кивают головами.

Условный сигнал, и группа поползла. Первым - сержант Николай Соцков. Где-то впереди - ячейки с пулеметами, еще дальше - огневые позиции для минометов, орудий прямой наводки, зарытых по башни танков. Сделай что-то неосторожно, и все заговорит своими колючими, беспощадными, смертельными голосами.

Но пока на переднем крае противника тихо. Вернее, не тихо, там почти не бывает воспетой поэтами деревенской тишины. На фронте всегда гремят пулеметные и автоматные очереди, бьют пушки, взрываются мины и снаряды. Когда боя нет, стреляют для острастки: мол, не думайте, что все спят, наоборот, здесь все бодрствуют, если сунетесь - несдобровать. Но такого огня, таких выстрелов и разрывов Николай Соцков не боится. Разве только шальная пуля или осколок залетит вот в эти густые и низкие кусты.

- Ш-ши! - предупреждает Соцков, указывая пальцем в сторону. Все замирают. Лежит и почти не дышит сам командир. Не думал, что ячейка с пулеметчиками на таком близком расстоянии. Несколько дней подряд наблюдал Николай за передним краем и ничего не обнаружил в этом месте. Знать, это временная огневая точка и приползают сюда солдаты противника только в ночное время, чтобы встретить непрошеных гостей хорошей очередью.

- Ребята, лежать тихо, - шепчет Соцков. - Двоим ползти позади меня. Остальным смотреть в оба. В случае необходимости поддержать нас огнем. Вперед, ребята!

Он никогда в таких случаях не думает, что будет с ним. Надо выполнить задание, доставить «языка». О чем же больше думать? О жизни? Но ведь мертвый человек «языка» не доставит! Если он думает о «языке», значит, он думает о возвращении к своим целехоньким, значит, думает о жизни. Впрочем, это запрятано так глубоко, что у него ни разу не проносится мыслишка: «Жить, остаться в живых!».

А фашисты ведут себя беспечно. Это естественно - французы. Беспечность у них в крови. Пожаловали они в качестве добровольцев, чтобы помочь гитлеровцам. Воевать не привыкли. Усмиряли своих соотечественников во Франции. А это легче, чем нести службу на переднем крае, когда напротив стоят советские солдаты. Но до них это пока не доходит. Соцков видит, как двое солдат сидят и рассматривают какие-то фото. Только третий номер расчета прильнул к пулемету и смотрит вдаль. Вдали он что-то видит. А вблизи?

Николай размахнулся гранатой и швырнул ее в сторону пулемета. Там вспыхнуло пламя и в ту же секунду померкло.

- За мной! - крикнул Соцков.

Фашисты не успели опомниться, как уже рядом с ними находились разведчики и далеко не вежливо предлагали: «Хенде хох!» - поднять руки.

Один пытался было схватить автомат, но Соцков ударил его по голове и оглушил.

- Берем двоих! - распоряжается Николай, думая о том, что перевыполнить задание куда лучше, чем не выполнить.

Разведчики действуют быстро. Прошла минута, и они уже выбрались из траншеи. Но немцы тоже не зря наблюдали за передним краем. Вокруг засвистело столько пуль, что было похоже - это град!..

- Ой! - крикнул сухощавый француз, которому не успели забить в рот кляп.

Соцков взглянул и все понял: немецкие пули прошили ему грудь навылет. Этот теперь не жилец. Николай проверил его пульс. Ни одного толчка.

- Вперед! Быстрее! - кричит Соцков, оставляя убитого. Ему хочется спасти хотя бы одного. Убьют - пропало так хорошо начатое дело.

Пленный дал ценные показания. Они полностью подтвердились, когда спустя три дня наши части перешли в наступление.

А еще несколько дней спустя командир полка приколол к груди сержанта Николая Соцкова орден Славы III степени. Первый орден. Награду, о которой так мечталось.

ОРДЕН ВТОРОЙ

Опыт приобретается в бою. Николай Соцков воевал и учился. А наука у него сложная. Враг очень хитрый и умный. Но надо быть и умнее и хитрее его. Здесь мало одного желания. И Николай учился серьезно и каждый день. Если даже подразделение отдыхало, Соцков отпрашивался на передний край и мог часами наблюдать, что там делается у противника. И по какой-то детали-мелочи он мог обнаружить то, чего не замечал ненаметанный глаз... С дерева взлетела вспугнутая птичка, Николай следил за этим деревом, стараясь понять, случайно перепугалась птица или была другая причина. И обнаруживал тщательно замаскированный дзот. Он глазами выискивал запрятанные станковые пулеметы, орудия прямой наводки, появившиеся ночью новые минные поля.

Николай Соцков полюбил свою специальность на всю жизнь!..

Наблюдение за противником на переднем крае - дело интересное, особенно если выпадет успех. И все же Соцков считал его второстепенным, не главным для себя, как и для любого серьезного разведчика. Но если его вызывал командир и говорил, что вот давненько нет «языка», светлые глаза Николая загорались и у него всегда срывался один и тот же вопрос: когда? А получив задание, он советовался с командиром и боевыми друзьями разведчиками. Часто план разрабатывали всем дружным, ставшим родным коллективом. Родным? Нет, вероятно, это больше чем родным - не все братья я не все родители и дети жили так дружно, сплоченно и преданно, как разведчики. А ночью Соцков уходил на задание, думая лишь о том, о чем всегда думал в такие часы и минуты, о хорошем «языке».

- Вот что, Николай, - сказал ему командир и в этот раз. - Задача трудная. Надо форсировать Неман, разведать передний край обороны противника и достать пленного.

Дело было в конце осени сорок четвертого года. Неман был мутен и полноводен. Ударили первые морозы, но сковать реку они не могли, и она катила свои волны, звеня шугой, бурля на изгибах, пенясь и рокоча. Николай смотрел на эту реку и думал, как быстрее оказаться на том берегу. И все очень важно: и чтобы враг тебя не заметил, и чтобы подальше проникнуть в его расположение, и чтобы удачно захватить «языка», да такого, который бы мог многое рассказать про оборону и замысел своего командования.

Соцков все прикинул и все взвесил. На рассвете, когда темень еще не отступила и солнце пряталось где-то за горизонтом, группа начала переправу. Резиновые лодки шли по воде бесшумно. В стороне наши солдаты усиленно стреляли, обманывая противника. На душе у Николая было тревожно: уничтожить его группу не представляло никакого труда. Может, сейчас наблюдает пулеметчик... Подпустит метров на пятьдесят. А потом даст одну или две длинные очереди. Резиновые лодки пойдут на дно. Не одни лодки - вместе с убитыми разведчиками. А те, что останутся в живых и попытаются плыть к своим, будут расстреляны прицельным огнем. Боевая задача, к радости немцев, будет не выполнена.

Чем ближе к берегу, тем тревожнее на сердце...

Сто метров... пятьдесят... двадцать пять... десять... пять метров...

- Тише, ребята, - шепчет Соцков, показывая пальцем на густые заросли ольхи и ивняка.

Солдаты уже давно научились понимать каждый его жест и действуют без промедления. Не прошло и пяти минут, а группа уже спряталась в кустарнике. У противника пока нет и тени переполоха. Это хорошо - не заметили.

Еще вчера Соцков присмотрел в бинокль опушку леса. В течение дня там не промелькнуло ни одной фигуры. Теперь лесок стоит перед глазами Николая: нахохлившиеся елочки, оголенные березки и осины. Надо туда, где больше елей. У их подножия распушились густые кусты можжевельника. Добрый кустарник этот можжевельник, сколько раз выручал он разведчиков.

- Там нам сам черт не страшен, - говорит Соцков, кивая в сторону леска.

- А черт разве есть? - подмигнул пожилой, малорослый солдат с седыми усами и висками, еще в мировую ходивший в разведку; у него с тех пор сохранилась медаль, и он не прочь похвалиться ею при случае.

- Есть, - веско отвечает Николай и добавляет с улыбкой:- И черт, и дьявол, и сатана, и антихрист. Один в четырех лицах! Адольф Гитлер, фюрер всея Германии!.. Вперед, ребята! Надо ползти. Голов не поднимать. Не кашлять и не чихать. Громко тоже не смеяться. Это можно потом, когда угоним отсюда немцев. Вперед, ребята!

Они заметили траншею, тянувшуюся по берегу реки. Но не главную, а запасную. И в ней - ни одной живой души. Николай решил, что идти по такой куда сподручнее, чем там, где было двустороннее движение.

«Только бы наши повременили с открытием огня, - думал Соцков. - Конечно, в траншее поразить трудно, да ведь все возможно - наши артиллеристы стреляют метко. А они не знают, кто там сейчас движется!..».

Но и наши пока не стреляли.

Глинистая земля подзамерзла. На дне траншеи сверкал тонкий ледок. Ноги скользили, и стоило большого труда, чтобы не упасть. Иногда Соцков выглядывал из траншеи. В такие минуты он меньше опасался немцев, чем своих: на голове у него рогатая немецкая каска.

Однажды он выглянул и приметил замаскированный танк. Он был глубоко закопан в землю, а впереди машины искусно посажены две зеленые елочки. С нашего берега не различит такую огневую точку ни бинокль, ни стереотруба.

«Надо запомнить, для артиллеристов это замечательная огневая точка, будет где проявить свое искусство!» - рассуждает про себя Николай и оставляет в памяти характерные ориентиры: большой красноватый гранит правее танка, одинокую сосенку позади, ивовый куст левее машины. Хорошее прямое попадание, и стальная махина станет могилой для господ фашистов.

- Немец! - вполголоса проговорил старый разведчик.

- Вижу, - Соцков поднял руку, - не уйдет.

Немец шел к траншее. Николай подготовился, чтобы принять его в свои объятия. Он обрадовался, когда увидел витые погоны: офицер, квалифицированный «язык». Такой многое покажет. Теперь не сорок первый год, когда фашисты, особенно офицеры, корчили из себя властелинов мира и не хотели давать показания. Теперь офицеры охотно выдают секретнейшие тайны, чтобы спасти свою жизнь и не идти на тот свет ради уже проигранной войны. Не все такие офицеры в германской армии Гитлера, но уже много есть и таких.

Офицер не дошел до траншеи трех-четырех метров и повернул влево - заметил, что его поджидают, или так было нужно.

- Господин офицер, вы невежливы! - проговорил Соцков и пустил аркан. Бросал он его великолепно. Еще когда учился, не давал промаха. Аркан, как бусы, лег на шею офицера. Он не успел снять эти бусы, а веревка уже затянулась, и его поволокли к траншее. Волокли быстро. Быть может, если бы за ним наблюдали, то догадались, что в переползании господина офицера есть много неестественного. Но, к счастью, эту сцену никто не наблюдал, и через несколько секунд офицер плюхнулся на дно траншеи. Ему было лет за сорок, щеки у него провалились, а когда-то голубые глаза поблекли. В петле дышать тяжело. Соцков ослабил веревку и потер офицеру виски. Немец открыл глаза.

- А-а-а! - закричал он.

- Зачем кричать? - спросил Соцков. - Ни к чему.

Что ни к чему, то ни к чему!

Но немец или не понял русского языка или понял отлично и поэтому решил закричать еще громче. Соцков успел закрыть ему рот рукой.

- Вот что, дубина, - рассердился Николай, - плохо тебе будет, если начнешь орать. Жить тебе надоело, тогда так и скажи.

Но немец не хотел слушать наставления Соцкова и попытался вырваться из дюжих рук разведчиков.

- По кумполу! - распорядился Соцков. Такую команду он давал в редчайших случаях. «Кумпол» - штука рискованная. Дашь по голове с большим усердием, и нет "языка", провалилась вылазка на передний край обороны противника. У Соцкова был специалист по «кумполам». Он прикладывал что-либо тяжелое «эластично», лишь на время лишая сознания. Нести такого "языка" было труднее, зато безопаснее.

Немец после «кумпольной процедуры» кричать перестал, Соцков проверял пульс и радовался: жив, на той стороне придет в себя.

На той стороне Немана господин немецкий офицер пришел в себя и дал ценные сведения. Командир дивизии приехал специально, чтобы пожать руку своему удачливому разведчику.

Руку он пожимал сержанту Николаю Соцкову дважды: когда благодарил за отличный поиск и когда приколол к груди второй орден, Орден Славы II степени, и пожелал стать полным кавалером этих почетных боевых солдатских орденов.

ОРДЕН ТРЕТИЙ

Советская земля осталась позади. Бои уже шли на территории дружественной Польши. По-прежнему сержант Николай Соцков был впереди. Ведь разведка - глаза армии.

Соцков радовался, что уже на исходе январь сорок пятого года. Скоро весна. Последняя военная весна. А там придет мир и он вернется в свою родную Песчанку, что стоит на берегу тихой и рыбной речушки Коломенка.

Как и прежде, он часто ходил в разведку и всегда возвращался с ценными сведениями, а то и с «языком».

Он был преисполнен бодрого настроения, которое редко покидало его: хорошая разведка - это успешный бой, еще более быстрая победа; это уцелевшие в успешном бою люди. И то, что в эшелонах с фронта поедет домой больше людей, будет и его заслуга - полкового разведчика Николая Дмитриевича Соцкова.

- Слушай, Соцков, - сказал ему командир, встретив на переднем крае, - тебе еще не доводилось быть одновременно и солдатом и дипломатом?

- Солдатом был... - начал Николай.

- Хорошим солдатом, - уточнил командир.

- Вам виднее...

- Надо будет пробраться в тыл противника километров на восемнадцать, занять высоту, а когда мы начнем наступление - натворить там такой паники, чтобы немцы подумали: а не полк ли зашел к ним в тыл?

Соцков улыбнулся:

- Дело солдатское!

- Ответственное солдатское дело. Но будет у тебя и дипломатическая служба. Твоя группа пойдет по тем местам, где еще не ступала нога советского человека. Вы наверняка встретитесь с поляками. Вот тут вы должны выступать как посланцы дружественного народа, который пришел освободить Польшу. Вы будете первыми, кого увидят поляки. Большое дело, Соцков, быть первым! Бывает такое - любовь с первого взгляда. Вас поляки должны полюбить с первого взгляда. Потом эта любовь перейдет на всю нашу армию, на весь наш народ. Понял меня, Соцков?

- Понял. Я ведь и по-польски несколько слов знаю. В нашем колхозе жили и поляки, и латыши, и эстонцы. Дружно жили!

- Вот и хорошо!

Это была первая дипломатическая миссия Николая Соцкова и, наверное, сотый боевой поход.

Вышли в поход ночью. Небо низкое, с нависшими облаками, готовыми выпотрошить на землю большие запасы снега. Вспыхивают ракеты - то одиночное светило в темном небе, то настоящий фейерверк. Когда ракет порядочно, на переднем крае даже светлее, чем днем. Тогда группа лежит в снегу и ждет паузы: вот-вот померкнет висящая на парашютике ракета. Восемнадцать разведчиков движутся в тыл противника, и на каждом из них новенький халат, который сливается с чистым, недавно выпавшим снегом. А под халатами - автоматы, финские ножи, гранаты и патроны, без них паники не натворишь и врага не испугаешь.

Зато как хорошо миновать передний край и очутиться в лесу, где не слышно пулеметных и автоматных очередей, а над головой не вспыхивают яркие ракеты!

К лесу примыкало село - большое и мрачное, ни одного огонька не светилось в его окнах. Оно похоже на букву «Г», и кончик этой буквы впивается в лесок, где сейчас отдыхают, обдумывая план дальнейших действий, Соцков и его товарищи.

- Пойдем в село, - предложил Николай. - Вот в эту крайнюю хату. Она беднее других, а с бедняками найти язык легче, чем с богатыми. Лучше всего зайти с огородов. Если немцев нет - я постучусь в дом. А вы все будьте наготове.

На огороде и в саду тоже много снега, он лежит крутыми сугробами. Между бугров хорошо прятаться. Разведчики ползут и чутко прислушиваются. Пока на селе спокойно, тихо и в крайнем доме, куда намерен зайти сержант Соцков.

Автомат у него в полной готовности. Стучит он в дверь осторожно. Не стучит, а скребется. За дверью шуршат шаги. Слышится польская речь - говорят несколько человек. Голос постарше - хрипловатый, простуженный, без энтузиазма спрашивает: кого нужно посетителям, заявившимся в неурочный час?

- Папаша, можно вас на минуточку? - тихо спрашивает Соцков.

За дверью о чем-то шепчутся. На пороге появляется кряжистый усатый поляк. Он тянет Соцкова за рукав и при свете тусклой свечи разглядывает его молодое лицо, белоснежный халат. Потом прижимает этого низкорослого курносого паренька к себе. Скупая мужицкая слеза падает на щеку Николая.

- Пришли? - растроганно спрашивает он, держа Соцкова за плечи, словно боясь, что гость может сорваться и убежать.

- Пришли. Мы пока первые. Скоро придут все. И поляки. Их у нас много. Целая армия.

- Спасибо за добрую весть. Что я могу сделать для вас хорошего?

- Нам, товарищ... - начал Соцков и осекся. Он вспомнил, что сюда, в этот дом, он пришел в качестве посланца. - Нам, пан...

Старик понимает его состояние.

- Товарищ, пан - все равно. Свои мы, друже!

- Скажите, папаша, немцы в селе есть?

- Днем они, пся крев, не бывают. А по ночам делают засады.

- Нам пробраться нужно (Соцков назвал место, где часты крутые возвышенности). Чтобы немцы не заметили.

- Сын проведет! - обрадовано произнес поляк. - Кушать хочешь, сынок?

- Времени нет, папаша. Да и ужинал недавно.

- Как ведь знаешь, друже.

По задворкам деревни пробиралось уже девятнадцать человек. Первым шел молодой поляк. Он часто останавливался и прислушивался. Если ничего не замечал, делал решительный жест ладонью.

На околице, к удивлению Соцкова, их окликнули по-русски:

- Стой, кто идет?

- Свои, свои! - быстро ответил обрадованный поляк.

Уютную тишину околицы разорвали автоматные очереди. Послышались грубые немецкие ругательства. Поляк покачнулся и упал. Его подхватили на руки.

- В деревню! - приказал Соцков.

Уходя от немцев, он выяснил, что ранено еще трое., Как ловко купили немцы русской речью! Теперь автоматные очереди слышались позади и где-то впереди. Люди были ранены тяжело, выполнять задание они не могли. А возвращаться к своим, не выполнив задания, не в характере Соцкова.

До дома гостеприимного поляка было далеко.

- А в этот дом можно зайти? - спросил Николай, склонившись над теряющим силы молодым поляком.

Тот приподнял голову, осмотрелся:

- Можно... Здесь живет хороший человек...

Хозяин быстро открыл на стук и еще быстрее оценил обстановку.

- У меня есть хороший подвал, там безопаснее, - сказал он.

- Нам до утра. Утром придут наши.

- Хоть год будем ждать.

- Большой срок!.. Спасибо, товарищ!

- Разве за это благодарят. Вам спасибо, брат! К намеченным высоткам двигалось пятнадцать человек. В деревне все еще без умолку трещали автоматные очереди. Немцы злились: на месте стычки они не обнаружили ни мертвых, ни живых...

- Попадет господину офицеру - добыча сама в руки шла, а взять не сумели, - пошутил Соцков, когда до села было километра два, а до выгодной высоты - с километр.

- Железный крест наверняка не получит, - ответил один из разведчиков.

- Мы им сегодня поможем получить деревянные! - резюмировал Николай.

Артиллерийская подготовка с нашей стороны началась точно в намеченное время. Любопытно было наблюдать за противником в его тылу. Проносились грузовые машины с подкреплением. Грохотали танки. Пролетели самолеты - сначала немецкие, в нашу сторону. Потом они поспешно возвращались, а на хвостах у них сидели краснозвездные «ястребки» и поливали огнем стервятников. Потом потянулись санитарные летучки. Их было много, и это означало, что наши артиллеристы стреляли метко и сокрушительно.

Когда же в полдень наступила долгожданная минута, все пятнадцать автоматчиков открыли огонь. Они поливали дорогу, сгоняли с машин едущих, догоняли очередями тех, кто спасался бегством. Странная высота - еще пять минут назад она виделась противнику тихой и безопасной.

- За мной! - крикнул Соцков и побежал вслед за удирающими фашистами. Он вошел в такой азарт, что его не остановил бы сейчас проливной автоматный огонь. И хотя захват «языка» не входил в план его сегодняшней операции, Соцков не мог удержаться от соблазна.

Как ловко он научился бросать аркан! Засвистела в воздухе веревка, упал схваченный ее тугими объятиями офицер. Соцков норовил взять такого, у кого полевая сумка потолще: можно разжиться важными документами.

Он вернулся с офицером, приговаривая:

- Не шуметь! Гитлеру капут! Гитлеру капут, дейче фольк пихт капут! - Он хотел выразить ту мысль, что конец Гитлера вовсе не означает гибели немецкого народа.

Гитлеровец посмотрел на пятнадцать хорошо вооруженных разведчиков и без энтузиазма крикнул:

- Гитлер капут!

- Вот так-то! - похвалил Соцков.

На высотку пробовало наступать какое-то подразделение. Немцы делали вид, что окружают ее. Но по совету Соцкова офицер кричал, что наступать нет смысла, что русских здесь очень много и взять их нельзя. Немцы не послушались доброго совета и продолжали вести бой. И отошли, оставив много трупов. Разведчики всегда хорошо стреляли!

Потом они пробрались ложбинкой во фланг и открыли огонь. Стреляли по группам и по одиночным фашистам. По тем, что шли к фронту, и по удиравшим с передовых позиций. А в минуты затишья Николай рассматривал содержимое офицерской сумки и радовался своим трофеям. Там были карта с обозначением дислокации частей, приказы и распоряжения, какие-то именные списки офицеров и секретные брошюры. Как потом выяснилось, офицер работал в штабе дивизии.

После успешного наступления командир части вызвал к себе сержанта Соцкова, сообщил ему, что он отлично выполнил боевую задачу, что раненые спасены и находятся в медсанбате, и объявил благодарность сержанту и всем участникам вылазки.

...Недели две спустя командир прикалывал к гимнастерке старшины Николая Соцкова третий орден. Орден Славы I степени. И сказал, обращаясь к солдатам:

- Так надо служить Родине!

* * *

Прошло много лет, и вот мы сидим с Николаем Соцковым на берегу его любимой речушки Коломенки. Он колхозный пастух, один из лучших пастухов Псковской области. Коровы прячутся от нестерпимого зноя в прохладной тени высоких и густых деревьев. А пастух наблюдает за маленьким зеркальцем узкой речки и всякий раз улыбается, когда к берегу устремляется стая щурят или проворная щука погонится за вздремнувшим окуньком и тот с перепугу летит над водой, как маленькая серебристая птичка.

- К концу войны на моем счету было уже «языков» тридцать, - говорит Соцков. - Брал, конечно, не один. Хорошие у нас были ребята!

- И всякий раз было трудно?

- Трудно. Человек за жизнь привык цепляться. А когда берешь его в плен, то он не знает, убьют его или оставят в живых. Бывало, крикнешь: «Ханда хох!» «Ханда», так ведь?

- Хенде, - поправляю я его.

- Совсем забыл немецкий язык, - сокрушается он, - раньше выкрикивал «Хенде Хох» безо всякого акцента.

- Лучше такой язык забыть, - говорю я ему.

- Почему? - он смотрит на меня светлыми, доверчивыми глазами.

- «Хенде хох» - руки вверх! Это язык войны. Куда лучше на этом языке произносить другие слова. Скажем, о мире, о дружбе.

- Это правильно! - быстро соглашается Соцков. И, подумав, добавляет: - А если нужно будет, если кто-то вздумает тронуть нас, - «руки вверх!» мы на любом языке выучим!

Потом он рассказывает о том, где побывал во время войны, о своих встречах в Германии, Чехословакии, Югославии, Румынии, Польше, Венгрии.

- Географию вы хорошо изучили, - замечаю я.

- Хорошо. Страны красивые. И люди хорошие. А знаете, дома все же лучше. До чего ж мне нравится наш край! Вернулся домой - пустыня. Все фашисты уничтожили. А я сжал зубы и кулаки и думаю: ничего, край ты мой любимый. Да мы тебя еще краше сделаем, И сделали.

- Вы очень любите Псковщину?

Он удивленно смотрит на меня:

- А разве можно не любить те места, где ты родился и вырос? Люблю, очень люблю!

Соцков полез в карман. Я решил, что он сейчас закурит. Но он не закурил, а достал помятую записную книжку, похожую на старенький кожаный портсигар.

- Хотите, я вам кое-что прочту? - вдруг спросил он.

- Пожалуйста.

Мне подумалось, что Соцков начнет читать стихи - все вокруг дышало поэзией, и сам Николай был какой-то солнечный и одухотворенный. Но он стал читать прозу:

- «Я подошла к окну, распахнула его. В комнату хлынул запах сирени, заливаясь, щелкал соловей. Долго я стояла у окна. На другое утро я встала раненько и вышла в сад, спускавшийся к реке. В саду встретила я молоденькую девушку лет восемнадцати, в простеньком ситцевом платье, с низким лбом и темными вьющимися волосами. Она заговорила со мной. Это была, как оказалось, местная учительница Александра Тимофеевна, или, как ее звали, «Тимофейка». Минут через десять я уже чувствовала себя с Тимофейкой совсем просто, точно с подругой, и болтала с ней о всех своих впечатлениях... Я стала частенько забегать в школу, решать с ребятами наперегонки задачи, вместе читать вслух; было весело. У Тимофейки в комнате на печурке было много детских книг, я помогала Тимофейке их подклеивать и брошюровать. По воскресеньям к ней приходило много подростков и молодежи. Читали вместе Некрасова. Тимофейка много нам рассказывала. Из ее слов я поняла, что помещики - это что-то очень плохое, что они не помогают, а вредят крестьянам и что крестьянам надо помогать...»

- Нравится? - спросил Соцков и лукаво прищурил глаза.

- Интересно. Но...

- Минуточку, - не дал договорить Соцков. - Я еще прочту.

Николай перевернул несколько потрепанных страничек и продолжил чтение:

- «Да, конечно, - думала я, - Тимофейка права, когда говорит, что не надо помещиков. Я слышала то же еще раньше от отца. Тимофейка брала меня с собой, когда ходила по соседним деревням. Она носила крестьянам книжки и долго толковала с ними, но я не все понимала, что она говорила. Потом Тимофейка куда-то уезжала на месяц. Наконец надо было уезжать. Жалко было оставлять Тимофейку, которая уже вернулась, жалко расставаться с ребятами, с дедом, с теткой Марьей... Я не раз спрашивала про Тимофейку. Отец рассказывал как-то, что нагрянула полиция, сделала у Тимофейки обыск, нашла литературу и портрет царя, на котором было написано решение какой-то задачи. Позднее я узнала, что Тимофейку два года продержали в псковской тюрьме, в комнате без окна. После я ее никогда не видела. Фамилия ее была Яворская. Зимой, сидя в классе, я все рисовала домики с вывеской "Школа" и думала о том, как я буду сельской учительницей. С тех пор у меня на всю жизнь сохранился интерес к сельской школе и к сельскому учительству».

Он кончил читать, но лукавая усмешка не исчезла с его лица.

- Вы знаете, почему совсем недавно мы переименовали свой колхоз? Ведь он раньше назывался «Красной березой». - Не знаю, - сознался я.

- Мы теперь назвали колхоз в честь автора этих строк! - И он бережно потрогал страницы записной книжки. - Колхоз имени Крупской. Красиво звучит, правда? Надежда Константиновна, оказывается, бывала в наших местах и полюбила их. Она собирала грибы и цветы, работала с нашими бабами и пела с ними песни, помогала несмышленым ребятишкам осмыслить азы грамоты, подружилась с учительницей Александрой Тимофеевной. В наших местах она и сама усвоила первые азы политической грамоты. - Николай мечтательно вздохнул. - Я часто думаю: учительница Тимофейка, наша деревенская школа натолкнули ее на мысль стать сельской учительницей. Не будь она учительницей - могла ведь по-другому сложиться ее жизнь. Может, и Владимира Ильича она не встретила бы на своем пути.

- Очень интересная мысль! - согласился я с ним.

- И потом, я очень люблю тех, кто любит наш край, - сознался он.

И Николай Соцков так влюбленно заговорил о речках, что пересекали эту местность, о лесах и рощах, что окаймляли ее поляны и долины, о новых домах и целых поселках, выросших после войны, о своих товарищах, не пожелавших оставаться в других местах страны и вернувшихся в этот задумчивый и красивый край, что я отложил свои записи в сторону и внимательно слушал его. И думал о том, что за этот край он геройски сражался и победил. Чтобы край этот оставался своим, родным, хорошел и красивел с каждым годом и с каждым днем. Он за это боролся и этого добился. И поныне борется за лучшую жизнь. Борется честным самоотверженным трудом - только за два последних года он выработал две тысячи триста трудодней.

Этот человек еще многое сделает. Он энергичен, и душа его полна поэзии и счастья, счастья большого и полного. Но он, колхозный пастух, всегда готов к самым тяжким испытаниям и может, если потребуется, на любом языке выучить слова «руки вверх!», с которыми обращаются победители к побежденным.

Хвала таким людям!

Биографию подготовил: Кирилл Осовик