Серых Семён Прокофьевич – заместитель командира батальона по политической части 1-го стрелкового полка 99-й стрелковой Житомирской Краснознаменной дивизии 46-й армии 2-го Украинского фронта, капитан.

Родился 16 февраля 1915 года в селе Теребрено Ракитянского района Белгородской области в крестьянской семье. Русский. Член КПСС с 1941 года. Окончил семь классов неполной средней школы. Работал планировщиком стройплощадки Харьковского тракторного завода.

В 1937 году призван в ряды Красной Армии. Участник боёв у озера Хасан в 1938 году. В 1940 году демобилизовался. Вторично призван на воинскую службу в 1941 году. В боях Великой Отечественной войны с октября 1941 года. Воевал на 2-м Украинском фронте.

В ночь на 5 декабря 1944 года заместитель командира батальона по политической части 1-го стрелкового полка капитан С.П. Серых с батальоном форсировал Дунай у населённого пункта Мариахаза, севернее венгерского города Эрчи. В бою за местечко Каземхап заменил раненого командира роты, возглавил атаку и захватил Каземхап. Участвовал в отражении 12 контратак противника. Плацдарм был удержан.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 марта 1945 года за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронтах борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом отвагу и геройство капитану Семёну Прокофьевичу Серых присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали "Золотая Звезда" (№ 7254).

После войны продолжал службу в армии. В 1948 году окончил курсы заместителей командиров частей по политической части. С 1960 года подполковник С.П. Серых — в запасе. Жил в Киеве. Скончался 3 декабря 1991 года. Похоронен в Киеве на Городском кладбище "Берковцы".

Награжден орденом Ленина, орденом Красного Знамени, орденом Отечественной войны 1-й степени, двумя орденами Красной Звезды, медалями.

Сочинение:
Бессмертный батальон. 2-е изд., доп. Киев, 1978.

Из книги С.П. Серых "Бессмертный батальон":

В батальон доставили письменный приказ по нашей 99-й стрелковой Житомирской Краснознаменной дивизии. Все бойцы и командиры затаив дыхание вслушивались в каждое слово.

«Товарищи бойцы, сержанты, офицеры! Нам выпала великая честь перенести знамена наших полков на западный берег Дуная. Не в первый раз русским солдатам шагать через Дунай, не в первый раз и многим из вас брать с боем реки, преследуя гитлеровскую нечисть... Вспомните славу наших предков, отцов и братьев! Вспомните славу ваших боев в Отечественной войне. Вперед, смелее на врага! От смелого — враг бежит! Дунай должен быть перейден. За Дунаем дороги назад нам нет. Только вперед, товарищи!.. Мы бьем врага на его территории, товарищи, значит, мы крепче. Победа будет за нами!»

К отплытию все готово. Одеты мы тепло: на нас шапки-ушанки, каски, ватные брюки и телогрейки, плащ-палатки. И о вооружении позаботились — винтовки или автоматы, гранаты, финские ножи, с нами взвод противотанковых ружей. У нас с комбатом и у других офицеров кроме пистолетов еще и автоматы. И хотя ругали Колычева за то, что бойцы вместо продуктов берут боеприпасы, мы тоже решили отдать предпочтение патронам и гранатам.

По команде Забобонова началась посадка в лодки. Боезапас укладывали на дно, на носу устанавливали пулеметы, на корме — противотанковые ружья.

Мы с комбатом по колено в воде обходим лодки, руководим посадкой, даем последние указания и распоряжения.

Обстановка боевая, нервы у людей напряжены. Остапенко никак не усядется — ему очень трудно «примостить» свои длинные ноги, и он беззлобно ворчит по этому поводу.

— А ты бы соломки подстелил, — язвит Илья Зигуненко.

— Прекратить разговоры! — вполголоса приказывает командир взвода Кутуев.

Ширина реки в месте переправы 800–900 метров, а то и больше. Но для нас эти метры растянулись теперь в километры.

Фосфоресцирующие стрелки на часах комбата показывают 23.00.

Лодки и плоты отчаливают от берега. В центре — 6-я рота Чубарова, слева — 4-я Милова, справа — 5-я Полякова. Ветер хлещет холодным декабрьским дождем. Куда там разглядеть противоположный берег, когда не видно и рядом идущей лодки. Пенится под веслами вода. Грести трудно — мешает крутая волна, а ее беспрерывно гонит встречный ветер. Гребцы изо всех сил налегают на весла. Скрипят уключины, хотя и обмотаны тряпками. Тяжело дышат на веслах сапёры-переправщики.

— Давай-ка я, — отодвигает сапёра наш Храпов, и тот послушно уступает место, как бы почувствовав, что смена пришла надежная. Командир пулеметной роты Храпов умело заработал веслами. До войны пятнадцать лет он рыбачил на Каспии и знал, как никто другой, повадки волны и ветра.

Лодки и плоты движутся в пяти — семи метрах друг от друга. Рота Чубарова должна первой высадиться на вражеский берег. Пока всё идет как задумано. И вдруг вблизи от нас что-то грохнуло. Поднявшийся рядом фонтан пенящейся воды захлестнул лодку. Ругнулся гребец — перебило правое весло. Лодку, как щепку, завертело, стало сносить течением вниз по реке. Даю команду применить лопатки. Все, кто чем может, пытаемся грести. Разорвался один снаряд, другой, третий... Мы обнаружены!

Гитлеровцы ставят огневую завесу. Закипела вода, вздыбилась река, темень над нами прорезают бесчисленные ленты трассирующих пуль. Не гаснущими фонарями в воздухе повисает множество ракет. Надо быстрей вперед! Появились раненые. Наша лодка дала течь и стала медленно оседать. Справа — тоже. Беспрерывно вычерпываем ледяную воду. В ход пошли каски и шапки. Пробоины забиваем заранее подготовленными колышками разных размеров. Ватные телогрейки и штаны отяжелели. Но ничто не может остановить нас. Окатываемые ледяными валами, промокшие до костей, мы под градом пуль упорно рвемся вперед.

Комбат дает белую ракету. Во вспышках рвущихся снарядов, в огненных всплесках видно, как Забобонов высоко над головой поднимает автомат. Слышен его голос:

— Вперед, товарищи! Вперед!..

Услышав комбата, я тоже даю команду:

— За Родину, вперед!

В темноте уже проглядывались очертания вражеского берега, но вокруг нас еще зловеще кипела вода. С черных круч хлестал неистовый огонь, громыхали орудия, непрерывно строчили пулеметы. Мы — как на ладони. Пуля продырявила на мне ушанку. Рядом, вскинув руки, упал сраженный пулеметной очередью солдат.

В тот же миг мощно заговорила и наша артиллерия. На вражеский берег обрушилась лавина огня славных «катюш», орудий, минометов.

Принимая решение на ночное форсирование Дуная, командир корпуса утвердил два варианта: первый — высадка внезапная, скрытная, без артподготовки, и второй — в случае обнаружения наших подразделений противником поддержка десанта массированным огневым налетом. Вот по приказу генерала М.Ф. Григоровича и вступила в дело артиллерия.

Наконец лодка лейтенанта Колычева первой достигает берега. За нею — наша. Теперь ни минуты промедления! Прыгаю за борт с поднятыми вверх автоматом и пистолетом, кричу: «За мной!» — и проваливаюсь по грудь в ледяную воду. Еще два-три метра — и суша.

Вот он, вражеский берег, я стою на нем! Переведя дыхание, вспоминаю: а вдруг мины? Хотя сапёры и доложили, что мин нет, но мало ли что... Шагнул вперед, вправо, влево — ничего. Быстрее! Быстрее! Ткаченко стаскивает с кормы станковый пулемёт, за ним прыгают с пулемётной лентой наперевес Трошков и Мележик, у последнего в руках винтовка.

И тут с очень близкого расстояния, чуть ли не в упор, застрочил немецкий пулемет. В тот же миг из темноты вынырнула внушительная фигура. Это Зубович! Маскируясь в кустарниках, он побежал в сторону вражеской огневой точки, незаметно подкрался к ней и метнул гранату. Фашистский расчет полностью уничтожен. Захватив трофейный пулемет, Зубович через несколько минут вернулся в свое отделение. И очень вовремя: немецкий пулемет оказался весьма кстати. Из лощины выскочила группа фашистов. Зубович занял позицию на левом фланге отделения и открыл по гитлеровцам огонь из их же пулемета. Бросив несколько убитых и раненых, немцы скрылись в темноте...

Одним из первых оставил лодку и ступил на берег Илья Зигуненко. Огнем ручного пулемета он прикрывал переправу, а наши солдаты и в одиночку, и целыми отделениями выбирались из воды и устремлялись за командирами вперед.

Старший лейтенант Забобонов организует атаку: четко, без заминки вперед, чтобы не дать опомниться гитлеровцам. Бросаемся вверх к вражеским траншеям. Вот уже спешит на подмогу лейтенант Храпов со своими солдатами. При них станковый пулемет. А впереди всех взвод Колычева. Трудно подобраться к траншеям по крутым глинистым скатам, да еще под ураганным огнем, но наши уже у цели. Вслед за огневым валом ворвались в первую траншею. Завязалась рукопашная. Василий Мележик спрыгивает с бруствера, бросает гранату и начинает орудовать штыком. Из-за изгиба траншеи на него выскакивают два гитлеровца. Один замахнулся прикладом, но Мележик ловко ускользнул от удара и пронзил штыком врага; второй немец пытается удрать, но не тут-то было! Русский солдат прикладом валит его на землю.

— Тьфу ты, — чертыхается Мележик, — попал в переплёт и от своих отстал.

Он выскакивает из траншеи и бросается за взводом, который продолжает теснить гитлеровцев. Отчаянно дерутся с врагом, очищая траншеи, Зигуненко, Трошков, Ткаченко. Окровавленный, выбирается на бруствер Шарпило. Но сейчас не до раны.

Вместе с нами сапёры. И снова — Журило и Федин.

С ротой Чубарова они ворвались в первую немецкую траншею и уничтожили несколько фашистов, но и о своем сапёрном деле тоже не забывают. Я уже говорил, что ночью они разведали только берег, а что дальше у противника — осталось неизвестным. И все же сапёры пошли на риск.

Всего несколько минут потребовалось старшему сержанту Журило и Федину, чтобы сделать проходы.

Подразделения спешат вперед, уничтожая на своем пути не только живую силу противника, но и его коммуникации.

— Что, Иван Семёнович, — кричу Забобонову, — все идет вроде как надо?

— Идти-то идет, да людей растеряли. Пусть бы здесь, в бою, а то ведь еще на Дунае.

— А разве начало боя было не там?

— Пусть и так. Но от этого не легче.

Обстановка усложнялась. После первой траншеи пересекли кустарник, а дальше началась голая равнина. Справа какие-то заросли, потом оказалось, что кукурузное поле. Оттуда — длинные очереди из автоматов и губительный пулеметный огонь.

Время было за полночь. Уже более часа прошло с начала форсирования.

Завязал бой и сосед слева — там дрался за плацдарм стрелковый батальон капитана Ф.У. Моженко из 1077-го полка 316-й стрелковой дивизии. Оттуда доносился до нас грохот взрывов и трескотня пулеметов. А через некоторое время мы вдруг услышали сзади слева разрывы снарядов, а затем и стрельбу из пулеметов и автоматов.

— Кто это? — недоуменно спросил меня Зобобонов.

— Не знаю. Может, первый батальон нашего полка?

Забобонов посмотрел на часы:

— Рано. Наши бы не успели... Да и пулеметы, кажись, немецкие... Вот что: врага надо ждать со всех сторон. Как бы нас не отрезали...

Впоследствии оказалось, что опасения Забобонова были не беспочвенны. Случилось неожиданное. Левый фланг нашей дивизии должен был прикрывать сосед из другого стрелкового корпуса, но произошла какая-то заминка. Этим и воспользовался враг. В тот момент, когда подполковник К.Г. Андриевский приказал 1-му батальону начинать посадку на переправочные средства, слева, со стороны Эрчи, к берегу прорвались фашисты. Возникла реальная угроза окружения десанта. Гитлеровцы могли выйти в тыл нашим подразделениям и подразделениям нашего соседа, которые вели бой за плацдарм. Но этого не случилось. Комкор приказал командующему артиллерией корпуса полковнику С.И. Матышу прикрыть огнем левый фланг 99-й дивизии, а генерал-майор А.А. Сараев принял решение форсировать Дунай севернее Эрчи: эту часть берега фашисты считали неприступной, и здесь их не оказалось. Стрелковый же батальон 206-го полка высадился именно там. Он атаковал врага, отбросил его и тем самым прикрыл наш левый фланг.

А мы продолжали вести бой. Комбат со связными выбрал для своего КП место в воронке от бомбы. Вскоре ему доложили, что рота Чубарова достигла шоссейной дороги. Через несколько минут — уточнение:

— Встретили сильное сопротивление. Залегли.

— А что с Поляковым и Миловым? — спросил Забобонов.

Связные не успели ответить, как последовал доклад радиста Василия Комарова о том, что связь с Восьмым установлена.

Разговор Забобонова с командиром полка был коротким:

— Дунай форсирован. Ведем бой с противником во вторых траншеях. Рота Чубарова достигла шоссейной дороги. Связь с Поляковым и Миловым временно прервана. Принимаю меры к ее восстановлению.

Закончив разговор, он тут же выслал на фланги связных, чтобы разыскать потерявшиеся в темноте подразделения.

— А пока, товарищи, будем решать боевую задачу теми силами и средствами, которыми располагаем, — объявил нам комбат.

Бой за плацдарм только разгорался. Мы понимали: фашисты не смирятся со сложившейся ситуацией, в тело их обороны вонзилась очень болезненная заноза. Но торжествовать нам было рано. Кроме роты Чубарова мы могли рассчитывать на пулеметную роту лейтенанта Храпова, минометную роту Чулкова, взвод 45-миллиметровых пушек лейтенанта Арчемасова, взвод противотанковых ружей лейтенанта Кочкурова и взвод связи младшего лейтенанта Антропова.

«Не так мало, но и не очень много», — подумал я, а комбат, словно прочитав мои мысли, сказал:

— Батальон зацепился за вражеский берег и никакими силами нас не сбросят обратно в Дунай.

При свете карманного фонарика мы с Забобоновым, соблюдая маскировку, стали определять по карте наше местонахождение.

Подбежал лейтенант Колычев:

— При осмотре местности установлено: слева от нас виднеется несколько строений...

Перед этим комбат приказал командиру взвода Колычеву выдвинуться вперед и, соблюдая тишину, тщательно разведать шоссейную дорогу, идущую из Секешфехервара на Будапешт.

— Если там окажутся фашисты, — инструктировал Забобонов, — и их будет немного, уничтожьте без стрельбы. В других случаях принимайте решение самостоятельно.

Именно поэтому, выслушав доклад взводного, комбат спросил Колычева, почему он нарушил приказ.

— Никак нет, — отчеканил тот. — Я принимал решение, как и было приказано.

Бесшумно сняв по пути трех фашистов, подчиненные Колычева достигли шоссейной дороги, стали окапываться. Лейтенант собрался было бежать на доклад к комбату, но до него донесся шум: по дороге двигалась автоколонна с выключенными фарами. Василий Мележик прыгнул в кювет и пополз навстречу машинам. Как только поравнялся с первой, метнул гранату. Машина застыла на месте. Вторая затормозила и попыталась развернуться, но при этом задела третью. Мележик метнул еще одну гранату. А тут подоспели наши солдаты, и дело было завершено.

— Плохо, что загорелись машины! Видите, какой у фашистов ориентир появился, — продолжал укорять взводного Забобонов. — Ждите теперь гостей.

— Да, мы дорогу перегородили их же машинами.

— Следите, Колычев, за дорогой. Разведайте высоту. До рассвета ее надо взять. Задачу уточню перед атакой. Ясно?

— Так точно, товарищ старший лейтенант.

— А сейчас выясните обстановку возле строений и доложите.

— Есть!

— Минутная передышка, кажись, не пошла на пользу, — заволновался Забобонов. — Зубович не вернулся? — спросил он.

— Нет еще.

— А Зигуненко и Остапенко?

— Тоже.

Поставив задачу Колычеву, комбат распорядился послать опытного стрелка Зубовича направо, на связь с 5-й ротой, а Зигуненко с Остапенко — налево, для связи с 4-й ротой.

Потом направил лучик фонарика на карту, на ту точку, где находились мы с ним. Здесь не было никакой деревни. Но за дорогой маленькая точка обозначала, по-видимому, какое-то имение.

— Вот о нем-то и докладывал Колычев, — заметил я.

— Правильно. Но хотелось бы ударить наверняка, чтобы нас по одиночке не перебили фашисты. Надо собрать всех...

— В ротах командиры надежные. К тому же в четвертой находится парторг лейтенант Царев, а в пятой — комсорг лейтенант Сатаев. Люди крепкие, — сказал я. — Они выйдут к дороге, к высоте, к нам. А сейчас каждая минута промедления может стать роковой!..

— Да, Семен, ты прав! — Забобонов посмотрел на часы. Светящиеся стрелки циферблата показывали два часа ночи. — Я принял решение, — твердо сказал Забобонов. — Силами шестой роты при поддержке остальных подразделений атакуем гитлеровцев до рассвета и займем усадьбу. КП батальона будет находиться за боевыми порядками Чубарова. За мной!

А навстречу Колычев. И сразу с вопросом:

— Как быть с пленными?

— С какими пленными?

— Да есть тут у меня... Пленные не пленные, в общем, несколько венгров. Я тогда не успел доложить о них. Называют себя социал-демократами. Один из них немного понимает по-русски. Мы с ними уже и в разведку ходили к ближней усадьбе, — продолжал докладывать Колычев. — И венгры очень помогли нам.

— Вы разоружили их?

— Так точно.

— Пока оставьте всех у дороги. С ними, для порядка, пусть будет один наш солдат. Займем населенный пункт — разберемся. А сейчас — готовность к атаке, — скомандовал комбат...

Было ясно, что успех атаки во многом зависит от того, как будет действовать рота Чубарова. Сам же командир старший лейтенант Алексей Кузьмич Чубаров еще в начале боя был дважды ранен, но продолжал руководить действиями роты. Несмотря на молодость, это был толковый, грамотный и вдумчивый офицер, чутко относившийся к людям и пользовавшийся большим авторитетом.

Третье ранение Чубарова, к несчастью, оказалось тяжелым, и он выбыл из строя. Командование в ходе боя взял на себя Олег Колычев. Мы с Забобоновым поддержали его инициативу: оба верили, что он может возглавить роту, но понимали, что ему нелегко.

Прикинув все это, я попросил разрешения у комбата пойти в роту Чубарова.

— Ну что ж, замполит, действуй! — согласился он и пожал руки мне и Колычеву.

Рота окапывалась. Слышались только тихий стук пехотных лопат и учащенное дыхание солдат, спешивших замаскировать свои позиции до рассвета.

— Прекратить окапывание, дозарядить оружие, в гранаты ввинтить запалы, — сразу распорядился я. — Приготовиться к атаке.

Прямо у невысокого кустарника собрал коммунистов. Обменялись несколькими короткими фразами, и они тут же словно растворились в ночной мгле, чтобы, переползая от окопа к окопу, довести приказ до каждого бойца.

— За Родину — вперед!

Открыв ураганный огонь, мы с криками «ура» бросились на штурм села. Фашисты не ожидали такого налета среди ночи. В их стане началось замешательство. А наши воины уже ворвались в село. Трещали пулеметы и автоматы, рвались гранаты. Завязался ночной рукопашный бой.

Поляков и Трошков на бегу расстреливали гитлеровцев в упор. Но за сараем вскоре блеснул огонь: немцы развернули орудие. Первый снаряд со зловещим свистом пронесся над нами. Но не сплоховал Александр Трошков. Он подкрался к фашистам и огнем из пулемета уничтожил расчет орудия. Потом кинулся к орудию сам, развернул его и выстрелил по дзоту, из которого нас поливали огнем. Второй снаряд тоже попал в цель: дзот разлетелся в щепки.

Рота ворвалась в село. Я подбежал к одному из домов. В его дверях вдруг появился немецкий офицер с тремя солдатами. Я выстрелил в фашиста, он пошатнулся, но тоже успел нажать на спусковой крючок. Пуля просвистела у меня над ухом. Гитлеровец свалился тут же у порога, а на меня набросились солдаты. Худо бы мне пришлось, не подоспей на помощь лейтенант Колычев. Он уложил на землю сразу двух фашистов. Третьего огрел прикладом Василий Мележик. А в это время из ближайшего дома выбежали еще несколько немцев. Одна за другой в них полетели гранаты.

Но и у нас не все было в порядке. Олега Колычева ранило в голову. Мне пуля пробила навылет руку, а разрывом гранаты я был контужен.

И все же мы рисковали не зря: часть села удалось очистить от врага. Направились в первый попавшийся домик, чтобы отдышаться. У порога валялись вражеские трупы. Зашли. В комнате горела коптилка. На диване сидела смуглая молодая венгерка, с ужасом смотревшая на нас. Трое ребятишек, вцепившись в мать, истошно кричали. Но женщина будто не слышала их крика, она не спускала широко раскрытых глаз с моего пистолета и с автомата Колычева.

У Олега из раны текла кровь, и он ладонью стирал ее с лица. У меня кровоточила рука. Я быстро сделал себе перевязку и помог Колычеву.

А дети не унимались.

— Успокойте детей! Вы поняли? Детей, говорю, успокойте! Мы вас не тронем. Ясно?

В годы войны я не раз убеждался, что люди, говорящие на разных языках, в минуту сильного потрясения способны понимать друг друга. Поэтому, обращаясь по-русски к венгерской женщине, надеялся, что ее успокоит моя интонация. Но та ни на что не реагировала, только по-прежнему тупо смотрела на мой пистолет. Я пошарил по карманам и нашел в гимнастерке несколько кусочков сахара. Протянул их детям, но те раскричались пуще прежнего и еще крепче вцепились в мать. Я положил кусочки сахара на диван. В этот миг распахнулась дверца шкафа, стоявшего рядом с диваном, и из него вывалился пожилой немецкий солдат с поднятыми руками. Не опуская рук, он пытался стать на колени.

— Господа, я уже раз был в русском плену. Я рабочий. Я знаю по-русски и слышал, что вы сейчас говорили хозяйке дома. У меня тоже есть дети, четверо! Берите меня в плен.

Я заставил немца встать и вывернуть карманы.

— Оружия нет, — клялся он, — я не хочу больше воевать. Гитлер капут! Война капут!

— Хватит ныть! — не выдержал я. — Объясните этой женщине, что ее никто не тронет. Пусть успокоит детей. Скажите, что советские воины несут освобождение Венгрии и свободу ей и ее детям. А также свободу таким, как вы, если вы действительно бывший рабочий.

Дети притихли, посасывая сахар. У меня стало спокойнее на душе.

— Ну что, объяснили? Как ее зовут?

— Анна Килиан. Муж убит.

— А как зовут вас?

— Я Вальтер... Из Кельна...

В дверь заглянул Мележик и сообщил, что нас ищет комбат. Не прошло и минуты, как в дом вошел Забобонов. Сбросив плащ-палатку, он обнял Колычева, потом меня и радостно сообщил:

— Рота Милова нашлась! Часть бойцов со мной, остальные прикрывают фланг...

— А сам Милов? — спросил я.

— Павел Алексеевич тяжело ранен, — сокрушенно сказал комбат. — А ротой командует парторг лейтенант Царев...

В том месте, где пристала рота Милова, берег был еще круче, чем у нас. Но Павел Алексеевич, несмотря на трудности высадки, ни на минуту не терял управления ротой. На берегу он собрал своих солдат и повел на штурм. Перевалив через гребень, они ринулись к первой траншее противника и овладели ею. Но вдруг почувствовали — не хватает командирской руки. Тут-то и выяснилось, что лейтенант был тяжело ранен еще там, на берегу. А теперь совсем лишился сил. В тот же миг командование ротой принял на себя лейтенант Н. Царев. Воины снова пошли вперед, но все же сказалась недолгая заминка. Связь была потеряна, а рота взяла направление левее, чем было намечено. Однако не зря говорят, что нет худа без добра. Царев вывел роту к шоссе и занял оборону, парализовав тем самым движение к поселку Марияхаза, которым овладели основные силы батальона. Именно по шоссе пытались потом прорваться из Эрчи к нам в поселок гитлеровцы. Но шоссе уже контролировала рота лейтенанта Милова.

После взятия поселка Марияхаза Забобонов расположил командный пункт в цепи бойцов. Гитлеровцы на время приутихли — копили силы для рывка. Сколько их там? Готовиться к отражению вражеской атаки или упредить её?

К комбату подошел младший лейтенант — медик, знавший немецкий язык.

— Разрешите туда, — кивнул он в темноту, — разведать силы противника.

— Нет, дружок, ты нам и здесь очень необходим, — и комбат провел ребром ладони по горлу. — Смотри, сколько ребят нуждается в медицинской помощи.

— Я ведь не оперирую... Только перевязываю раны — оказываю первую медицинскую помощь. Здесь легко заменить меня. Язык же знают не все. Я осторожно. Может, что удастся подслушать, а может, и фашиста прихвачу, — убеждал медик.

— Спасибо, что вызвался на такое рискованное дело, — сказал Забобонов. — Но действуй на скоростях. Время не ждет. Оно поджимает не только немцев — нам тоже некогда... И вот еще что, — похлопал комбат по плечу младшего лейтенанта, — возьми с собой старшего сержанта Шарпило... Так будет надежнее.

Петр Шарпило подошел вразвалочку, словно бы нехотя. Я давно присматривался к этому солдату из села Пушкари на Черниговщине. Только месяц назад попал он на фронт и в 18 лет стал хорошим воином. А вот двигался всегда как бы с ленцой. Меня прямо подмывало скомандовать:

— Шарпило, подтянуться! Походочка!

Но я промолчал. Знал, что в трудную минуту этому парню нет цены. Решимостью и смелостью он очень походил на Василия Мележика. Но тот был как вихрь, а у Петра внутренняя энергия не рвалась наружу. Зато в нужную минуту она проявлялась с такой мощью, что устоять перед ним мог даже не каждый силач.

Вот и в ту ночь Шарпило одним из первых ступил со своим отделением на правый берег Дуная. Здесь он с ходу ворвался в траншею врага и заколол двух гитлеровцев. А потом, несмотря на ранения, гранатами забросал машины противника и уничтожил нескольких фашистов...

Только скрылись из глаз разведчики, как младший лейтенант Кутуев доложил, что со стороны берега к нам движется группа людей.

— Кто такие? — спросил комбат.

— Неизвестно.

— Может, нас обошли? Мележик! — крикнул он. А Вася тут как тут. — Выяснить, кто направляется к нам со стороны берега.

Через несколько минут Мележик сообщил с довольной улыбкой:

— Это наши, пятая рота отыскалась!..

А лейтенант Поляков уже докладывал:

— Рота в количестве двадцати шести человек прибыла.

— А где остальные? — спросил помрачневший комбат.

Поляков стоял, переминаясь с ноги на ногу. Только тут мы заметили, что он босой, без шапки, а с ватника стекает вода.

— Где остальные? — грозно повторил свой вопрос комбат.

— Фашисты обнаружили роту еще на середине реки... Открыли огонь по лодкам, — еле слышно произнес Поляков. — Много раненых и утонувших...

Этот тяжелый разговор был внезапно прерван появлением разведчиков — младшего лейтенанта-медика и старшего сержанта Шарпило.

— На противоположной стороне дороги — траншеи. В них противник. Слышна немецкая речь, — доложил Шарпило.

— Хорошо. Вы оба свободны, — сказал Забобонов. — А вы, лейтенант Поляков, слушайте задачу! Впереди, справа от шоссейной дороги, обходным маневром по кукурузному полю надо развернуть цепь и атаковать.

— А как же босиком, товарищ комбат?..

— Вижу, но дорога каждая минута. Скоро начнет светать...

Я сказал Забобонову, что пойду вместе с ребятами. Он в знак согласия кивнул, и я присоединился к поредевшей роте Полякова.

— Выше голову, орлы! — как можно бодрее сказал я ребятам. — Нам здесь уже было жарко. Так что вы тоже сейчас согреетесь...

А про себя подумал, что впервые за ночь пусть со значительными потерями, но весь батальон собрался вместе. Теперь можно произвести маневр ротами, организовать огневую поддержку, словом, провести атаку, как говорится, по всем правилам науки.

В ту ночь мы дали фашистам жару. Бой был жестокий, но скоротечный. Гитлеровцев вышибли из траншей буквально в течение нескольких минут.

По приказу комбата была организована круговая оборона. И вовремя! Гитлеровцы неожиданно двинулись на нас. Мы открыли прицельный огонь. Часть фашистов залегла, а остальные начали обход справа развернутой цепью как раз в районе КП батальона. Забобонов с офицерами штаба батальона подняли связных, санитаров, телефонистов, ринулись врукопашную и отбросили врага за шоссейную дорогу.

Не успели отдышаться, как из лощины выскочила еще одна вражеская группа и устремилась на наши позиции. А там выдвинулся вперед Зубович. Быстро установив трофейный пулемет, он открыл огонь и скосил полтора десятка фашистов, остальные рассеялись.

Воспользовавшись затишьем, Забобонов приказал командирам проверить свои тылы в поселке Марьяхаза. Приказ отправился выполнять и лейтенант Колычев. Прошел несколько десятков метров. Видит, возле здания прижались к стене несколько человек. В темноте не определишь кто... Колычев — туда. Приблизился и застыл на месте: фашисты! Один из них бросился на Колычева и ударил его по голове рукояткой пистолета. Трудно сказать, чем бы кончилась эта стычка, не подоспей на выручку красноармеец Сергей Федоренко. Офицера, который бросился на Колычева, скрутили, а два немецких солдата сдались сами.

Колычев быстро забинтовал голову — и к себе. Я решил идти с ним в роту. Едва вышли к шоссе, вражеская разрывная пуля задела плечо Колычева. Лейтенант пошатнулся, упал в кювет. Над моей головой засвистели пули. Прижался к земле. Гляжу, а справа наш солдат с ручным пулеметом, но почему-то не стреляет.

— Огонь! — кричу. — Видишь, откуда бьет? Подполз к пулеметчику, а тот мертв. Я лег за пулемет и застрочил по вражеской точке.

Потом сделал еще одну перевязку лейтенанту Колычеву.

— Не везет — то голову чуть не разбили, а теперь еще не в порядке рука, — недовольно ворчал лейтенант.

— Радуйся, что жив! — успокоил я его.

— Вы правы, товарищ замполит... Я-то жив, а Петр Шарпило, который возглавил после меня взвод, уже погиб, — с болью сказал Олег. — А какой был прекрасный парень...

Остаток ночи на нас, горстку воинов, захвативших небольшой клочок земли и поселок у шоссе, волна за волной накатывались атакующие солдаты противника.

На рассвете Забобонов доложил генералу Сараеву:

— Задача выполнена, плацдарм захвачен... У нас большие потери...

— Стоять насмерть! — приказал комдив. — Занять круговую оборону. Подкрепления пока не будет. Окопайтесь и держитесь до последнего.

Командир дивизии сказал суровую правду. Там, на левом берегу, на острове Чепель контратаки фашистов следовали одна за другой. Кроме того, гитлеровцы бомбили переправы, вели по ним артиллерийский огонь. В такой ситуации нельзя было и думать, чтобы с наступлением утра переправить через Дунай роты батальона. Не могли пока прийти к нам на помощь и товарищи, чтобы укрепить и расширить плацдарм. Надо было во что бы то ни стало продержаться до следующей ночи.

После короткой предрассветной передышки мы готовились к отражению новых атак: углубляли и оборудовали отбитые у фашистов траншеи, окопы. И еще неожиданно пришлось заняться совсем не боевыми, на военными делами.

В подвале двухэтажного дома оказалось около пятидесяти венгерских детей, женщин, стариков. Все они были жителями поселка. Всех начисто ограбили фашисты. Если бы затянулись бои, эти венгры умерли бы голодной смертью.

Обнаружил их сержант Иван Ткаченко и обратился ко мне:

— Товарищ замполит, люди хотят есть. Разрешите накормить. А заодно и нам всем надо подкрепиться. Мы ведь захватили у немцев машины с продуктами, а я к тому же пронюхал насчет их тайных запасов: имею на примете еще и две свиные туши.

— Молодец! — похвалил я солдата. — Мирное население не должно страдать.

Подошел Забобонов. Услышав наш разговор, он, улыбнувшись, взял Ивана за плечи:

— Молодец, Ткаченко! Советский воин должен всегда оставаться человеком...

В первую очередь накормили раненых и венгров. Потом остальных. На заостренных деревянных палочках Мележик и Ткаченко принесли нам жареную свинину. Это лакомство способствовало некоторой разрядке после долгих часов изнурительного напряжения.

Утро было тяжелым для всех, но для роты Милова — особенно. А сам старший лейтенант лежал окровавленный в глубокой воронке и тихо стонал. Ещё в полночь санитарка наложила ему повязку на ногу, перевязала голову. Надеялась, что утром раненый будет в медсанбате. Но не смогли ни Милова, ни других переправить через Дунай ночью. А с рассветом стало ясно, что сделать это теперь будет еще труднее. Надо было спасать раненого собственными силами.

Первый удар фашисты обрушили как раз на 4-ю роту. Во весь рост поднялся парторг батальона лейтенант Н. Царев. «За Родину, вперед!» — прокричал он, и бойцы ринулись в контратаку, смяли врага. Пользуясь предрассветной мглой, гитлеровцы стали поспешно отходить, скрываясь в кустарнике и в кукурузе. Но наши солдаты, возглавляемые парторгом, настигли и уничтожили их.

На заре гитлеровцы снова ринулись на нас и попытались сбросить батальон в Дунай. Противника активно поддерживала авиация. Самолеты снижались, вели огонь из пушек и пулеметов, прицельно сбрасывали бомбы. Позднее стало известно, что против нашего батальона действовало около полка вражеской пехоты и 20 танков.

Часть из них двинулась на горстку бойцов во главе с сержантом Иваном Ткаченко. Ураганным огнем всех видов оружия встретили воины врага. Особенно метко и зло бил пулемет. Фашисты решили во что бы то ни стало расправиться с расчетом. И им это удалось. Вражеский снаряд вывел из строя всех бойцов. Сержант Ткаченко остался один на один с озверевшими фашистами. И он не дрогнул, не спасовал перед смертельной опасностью, а бросился вперед, к пулемету. Презирая гибель, он выдвинулся с пулеметом на открытую позицию и стал косить наседающих враго

Биографию подготовил: Игорь Сердюков