Арнаполина Елена Кальмановна – швея-мотористка Биробиджанской чулочно-трикотажной фабрики Министерства текстильной промышленности РСФСР, Хабаровский край.

Родилась 21 января 1945 года в городе Биробиджан Еврейской автономной области в семье рабочего. Еврейка.

Трудилась швеей-мотористкой экспериментального цеха на Биробиджанской трикотажной фабрике (ныне – ОАО «Диамант»), а с 1967 года – швеей-мотористкой закройно-швейного цеха Биробиджанской чулочно-трикотажной фабрики (с 1988 года – Биробиджанское промышленно-торговое трикотажное объединение, ныне – ОАО «Виктория») в городе Биробиджан Еврейской автономной области (ЕАО) Хабаровского края (в 1991 году ЕАО выведена из состава Хабаровского края).

Задание девятой пятилетки (1971-1975) выполнила за 2,5 года. За десятую пятилетку (1976-1980) выполнила 12 годовых норм. Опыт ее работы одобрило бюро Хабаровского крайкома КПСС. Неоднократно награждалась орденами и медалями. 11 апреля 1983 года завершила счет одиннадцатой пятилетки (1981-1985).

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 2 августа 1983 года за выдающиеся производственные достижения и большой личный вклад в выполнение заданий одиннадцатой пятилетки Арнаполиной Елене Кальмановне присвоено звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали «Серп и Молот».

В дальнейшем вышла на заслуженный отдых.

В 2000 году вместе в семьей уехала в Израиль. Живет в городе Нацрат-Иллит.

Делегат XVI съезда профсоюзов (1977). Избиралась членом ВЦСПС и членом бюро Биробиджанского горкома КПСС.

Награждена орденами Ленина (02.08.1983), Трудового Красного Знамени (12.05.1977), «Знак Почёта» (20.02.1974), медалями.

Публикация с сайта http://lyubeznyj.narod.ru/

В ЧЕМ КРАСОТА ЧЕЛОВЕКА

В 1984 году в Биробиджан приехала группа иностранных журналистов. Ознакомившись с программой пребывания, они настойчиво интересовались людьми, которые по своим производственным показателям ушли далеко вперед, выполнив уже не одно пятилетнее плановое задание. «Действительно ли в городе есть такие? Кто они?» Особенный интерес проявил Майк Давидоу—корреспондент газеты американских коммунистов «Дейли уорлд». Ему ответили:

- Все верно, есть такие люди в Биробиджане. Гостям будет предоставлена возможность побеседовать с ними. - Вы не ошиблись?—переспрашивали журналисты.—Вы говорите о многих? Именно так. Одна из них—перед вами... Каково же было удивление гостей, когда перед ними предстала миловидная, с красиво уложенными в высокую прическу густыми черными, как смоль, волосами, с обаятельной улыбкой и открытым веселым взглядом женщина. На красной, словно заря, кофте лучилась Золотая Звезда Героя Социалистического Труда.

- Знакомьтесь,—сказал директор фабрики Зиновий Аронович Дудкин.—Швея Елена Кальмановна Арнаполина. Третью пятилетку подряд она выполняет по десять годовых заданий.

Наступило минутное замешательство. Пока гости сбрасывали с себя груз неожиданного оцепенения, она спокойно разглядывала их, словно пытаясь по выражению лиц прочитать характер каждого. Она уже привыкла к множеству знакомств, бесед, дискуссий—самой часто приходится выезжать на встречи со специалистами в Москву и Хабаровск, выступать перед рабочей аудиторией и учеными, отвечать на вопросы советских и иностранных журналистов. Так что не однажды попадала в подобные ситуации. Сначала терялась, охватывало волнение, не знала, куда деть и взгляд, и руки. Это потом она научилась приструнивать себя, вспоминая свой цех, город, свою семью—Бориса, дочерей Анжелу с Мариной, и успокаивалась. А со временем и вовсе освоилась, научилась с достоинством держаться в официальной обстановке. Больше того, открыто и твердо всматривалась в собеседников, пытаясь по выражению глаз понять характер незнакомых людей. А что, ей ведь тоже интересно, кому она будет рассказывать о своей судьбе. Румянец вот подводит. Пробивается на смуглом лице, алеет отблеском зари.

— Так что же мы молчим? Будем беседовать?

Вопросов, конечно, было много. Отвечая на них, она словно шла вехами своей судьбы. Возможно, ничем не примечательной, не оригинальной. Во всяком случае, так думалось в ту пору, когда заканчивала школу, выбирала с подругами, куда идти, какой путь выбрать в жизни, чтоб и счастье не обогнало, и удовлетворение не отстало.

Для девчат Биробиджана давно были проторены стежки-дорожки на фабрики—швейную, трикотажную, обувную и валяной обуви. Так сложилось, что все предприятия развивались вместе с городом. Женщины трудились преимущественно здесь, в легкой промышленности, а мужчины—на заводах «Дальсельмаш» и силовых трансформаторов. Одним—портного тайны, а другим— стабилизаторы да комбайны.

На трикотажной фабрике ей нравилось. Коллектив первым в области был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Люди вокруг подобрались хорошие. С душой приняли, с душой учили. Побольше тепла да участия—и не нужно другого счастья. Так что прикипела она к фабрике. А соприкосновение с первым самостоятельным делом пробудило в ней неуемную жажду трудиться упорно и старательно, выдавать изделий больше, чем определял мастер.

Нравилась фабрика, потому что нравилось шить, вслушиваясь в стрекот машинок. Нравился цех—не главный на фабрике, зато экспериментальный. Звучит! А если разобраться, ходу без него нет никому. Все новшества, изменявшие одежду и утончавшие моду, исходили отсюда. Она задумывалась, что и обретенная ею специальность в цехе тоже не главная. Швея! Здесь на первом счету технологи, инженеры-модельеры и мастера. А швея? Нет, стоп! А если еще раз построже, здраво поразмыслить, что они, технологи, сделают без нее? Да ни одна задумка не увидит света, не пропусти ее через сердце швеи, как нить через иглу.

Вот так под настроение и начало у нее получилось легким—быстро освоила норму, стала делать чуть больше нормы. Трудно, а виду не подает, работала с улыбкой, с веселым настроением— напевая. «Пока я ходить умею, пока глядеть я умею, пока я дышать умею, я буду идти вперед». Нравились эти строки из песни. И все горело в быстрых ловких ладошках.

Молодая швея незаметно вошла в число передовиков соревнования. О ней заговорили на собраниях, ставили в пример, советовали учиться—не мастерству пока еще, а настрою на ударные дела. Еще в ней оценили то, что нельзя не ценить в людях: старательность, дисциплинированность, сообразительность. А первые успехи радовали и ее. Для себя она решила: жить так, чтобы трудом возвеличивать человека. И кажется, получалось. Пусть не думают, что в хрупкой натуре мало сил и энергии.

В какой-то миг она обнаружила, что и сама себе открывалась с той неизвестной стороны, осветить которую могли общительность, умение поддержать разговор, добросердечие. Она располагала подруг к себе, потому что могла понять их, подбодрить по-женски мягко и трогательно. Взросление в коллективе окрашивало поступки помимо воли и чувств. Возможно, оттого-то она воспринималась рассудительнее, мудрее и, к сожалению, чуть старше, чем хотелось бы.

И когда стала осознавать это, все чаще вспоминала отца, его образ жизни, мыслей и действий, отданных не себе— людям. Отец приехал в Биробиджан в начале тридцатых. В ту пору главным и единственным его богатством была многодетная семья. Лена родилась уже здесь, на дальневосточной земле. Отец во все времена оставался строг с детьми. Особенно не докучал нравоучениями, но всегда помогал им, если они не в состоянии были в чем-то разобраться. Обжившись, он обрел несметные богатства и теперь, кроме семьи, больше всего ценил из новых обретений город, который строил на берегу светлоструйной горной Биры. И словно перекаты реки, все звонче струились, не смолкая, его рассказы о стройке—как поднимаются жилые кварталы, как много в них счастливых улыбок новоселов...

Лена тянулась к отцу. Вечерами слушала отца, а наутро бежала на площадку, где посвистывали плотницкие топоры. Нет, красиво работает отец, позавидовать можно. Стук-стук-перестук. И венец готов. Стук-стук-перестук. Быстрее других? Быстрее! Действительно быстрее. Отваливается надтреснутая боковина, источая смолистый дух. Он до сих пор вспоминается, запах молодого среза и смолы во весь овал комля. Навсегда остались в памяти и слова отца:

— Надо любить свое дело, тогда будешь нужным людям. А станешь нужным людям, будешь жить полной мерой.

На улице Чапаева, где когда-то стояли бараки и были высажены первые тополя, теперь смотрят в кроны стройных деревьев окна белокаменных зданий. Сегодня в Биробиджане осталось немного деревянных домов. С их исчезновением стираются в сердце и картины прошлого. С годами меняются и моральные ценности детства и отрочества. Хочешь не хочешь, а город и жизнь сама воспринимаются несколько иначе. Ничего тут противоестественного нет. Жизнь обновится, и душа заискрится. А явью насладиться—былым возгордиться. Вот и у нее так. Столько перемен в ней самой, в судьбе, а тополя, словно магнит, не отпускают. Она знает, почему не отпускают. Под их зеленый шум отец делился жизненной мудростью, которую он обретал в коллективном труде,— делился, словно завещал. Вот почему не забыть ей тех тополей, тех слов, сказанных под их вечерней кроной. Не забыть никогда. По жизни дорога—от родного порога. Что возьмешь, тем и проживешь. На той же улице соседствовал Борис Арнаполин. Они встречались каждый день—по пути в школу, на тропах юношеских игр. Она согласилась стать его избранницей, когда он демобилизовался из армии. Раньше пробегал, словно не замечал. А тут вернулся со службы, глянул... Время идет, а его чувство светлеет, жить помогает. Уже и дочери—Анжела с Мариной—взрослые, в институте учатся. А чувство его под стать тем тополям—молодое, сильное, не остывающее. Спасибо ему, Борису. Без его долготерпения, обернувшегося серебром у виска, много ли она смогла бы?

С той улицы они переехали в новый микрорайон, поближе к Бире. Из окна видна сопка на том берегу, кустарник вдоль кромки, далекий горизонт, сливающийся с равнинным простором—где пойма, где поля, где перелески.

Новоселье справляли в ту пору, когда рядом вступала в строй новая, пятая в городе фабрика — чулочно-трикотажная. О ней много говорили. Поражали, конечно, масштабы будущего производства: 11 миллионов изделий трикотажного белья и 32,5 миллиона штук чулок, колготок, носков. Одежда для детей и взрослых—растущего населения Сибири, Крайнего Севера, Дальнего Востока. И первая, молнией сверкнувшая мысль: «А не поработать ли в новом коллективе?»—основы под собой пока не имела. И на трикотажке нужны были умелые руки. Самостоятельная работа на новом месте, в основном производстве. Мнение дочерей тогда прозвучало категорично:

— Дом рядышком. Не будешь опаздывать на ужин.

И она согласилась, перешла. Вот уж минуло семнадцать лет. Вырос сквер, высаженный строителями и фабричными рабочими в первую весну. Как и на улице Чапаева, взметнулись вокруг тополя. Годы многое изменили на новом предприятии. Здесь сложились первые рабочие династии—Желобовы, Кричевские, Котляры, Шкандевичи, Бирюковы. Ежегодно полтора миллиона рублей расходуется на приобретение прогрессивного технологического оборудования, чтобы легче работалось. Только за четыре последних года установлено 400 новых чулочно-вязальных автоматов и вязально-трикотажных машин. Механизируются вспомогательные операции и транспортировка готовой продукции. И результаты налицо. Государственным Знаком качества отмечены 24 изделия, десятки других выпускаются с индексом «Н».

Большие перемены в социальной сфере. Фабрика имеет собственное жилье, детские сады, столовую, здравпункт. В цехах оборудованы комнаты отдыха, уголки здоровья, обставленные цветами и зеленью. Молодое пополнение приходит из механико-технологического техникума легкой промышленности и ГПТУ. В трех общежитиях открыты библиотека, консультационный пункт очно-заочной школы. В спортивных секциях и кружках художественной самодеятельности занимается каждый четвертый работник... Может быть, с тех кружков и они семьей пристрастились к лыжным прогулкам. С каким нетерпением ждали дочери воскресных вылазок—мороз, не мороз, а шли за Борисом через тальники, прибрежный кустарник, по чистому снегу, вдыхая сладковатый воздух. За семнадцать лет все ей стало дорого здесь. И цех закройно-швейный, куда она раз и навсегда определилась швеей, все так же манит простором и светом. Ее место как было, так и осталось—у окна, в крайнем ряду потока. Ничем оно не отличается от других. Машинка, кресло, разноцветная, под стать радуге, ровная стопка кроя. На посторонний взгляд—тесновато. Но это не так, все здесь рассчитано, подогнано, чтоб было удобно брать крой, не тратить на операцию лишних движений.

Рядом с ней как работала, так и работает Нина Павловна Беркутова. Хоть и не намного раньше, но она первой пришла на чулочно-трикотажную. И на правах старожила поделилась опытом. Работая в одном звене, они вскоре и подружились.. Нине Павловне тоже нравились слова из песни: «Пока я ходить умею... я буду идти вперед». На два голоса получалось славно, пение подруг взбадривало всех, до кого сквозь стрекот машинок попадали приглушенные голоса.

Присмотрелась Елена Кальмановна и к другим работницам. Ничего не ускользнуло от нее из того неповторимого в людях, чем они всегда отличаются друг друга. Заметила, переняла. Так что вступала в девятую пятилетку уверенно мощно.

Теперь об Елене Кальмановне говорят: мастерство, упорство, исполнительность позволили ей выполнить пятилетнее задание за два с половиной года. Но тогда это трудно укладывалось в привычные рамки понимания. В наш век, когда все до предела рассчитано, а действия человека зависимы от техники, возможны ли такие, сродни фантастическим результаты? Но факт оставался фактом. Отраслевые нормы были перекрыты в 2,5 раза. Штучных изделий-заготовок вышло из-под иглы ее машинки тоже в 2,5 раза больше, чем определялось заданием. И только после того, как человеку, обогнавшему время, вручили первую награду—орден «Знак Почета», недоумение отступило, настала пора осмыслить незаурядный факт нашей жизни—в чем феномен Елены Арнаполиной? Было и другое. Иным хотелось подождать. Упорствовали: поживем — посмотрим. Что будет к концу пятилетия? Не исключено, что ей создавали тепличные условия и машинка, может быть, не та, что у всех, и заготовки другие... Выдержит? Отступит?.. А она ничего не слушала. Работала. Осталась верна взятому ритму. И за одну пятилетку, как и обещала, выполнила десять годовых заданий. И достигла невероятного результата на той же машинке, за которой работала и ее сменщица Нина Рязанцева. От Нины она не скрывала своего умения, делилась навыками, советовала, как лучше организовать труд. Но ее вершина оставалась пока недосягаемой для других. О ней заговорили с новой силой. Опыт ее работы изучали в Биробиджане. На «чулочку» зачастили представители родственных предприятий Хабаровска, городов Сибири и Дальнего Востока. Это была та начальная пора общественного признания, которая со временем не могла не наложить отпечаток на личный характер Арнаполиной.

Сознание того, что надо поделиться своим богатством с другими, пробуждало еще одно дремавшее качество— стремление к профессиональному общению. Из бесед с другими она многое черпала. Тогда и родилась мысль создать на предприятии школу передового опыта швеи Елены Арнаполиной. Не было отбоя от учеников десять лет назад, нет и сейчас. Свыше двухсот человек прошли обучение передовым методам труда. Не беда, что почти никому из них не удалось сравняться с учителем: выдавать в день 500 изделий при норме 216, видно, талант еще нужен. Но тех, кто приблизился к рекордному результату, стало много: сто работниц фабрики перевыполняли задания уже на 40—60 процентов. Теперь безоговорочно поверили в нее—в мастерство и успех человека, обогнавшего время. Поняли: ее умение не столько для удивления, сколько для повторения.

Каждую новую победу Арнаполиной и ее последователей отмечали летучим митингом. Им дарили цветы, вручали памятные адреса, поздравляли.

— Была она для нас Леной, Леной и осталась,— признается Беркутова.— Ее успех—ее заслуга. Может, кто и завидует ей. Но лучше не завидовать, а попытаться обогнать. Полет никому не заказан. Но, увы. Не у всех получается. Вот у меня бывает большое перевыполнение норм. Почти в два раза! И все-таки я не уверена, что догоню нашу стахановку. Да и решиться на такое не просто: две пятилетки в одну! В том ее сила, что она постоянно верна слову, постоянно собранна, нацелена на высокий конечный результат. Да, такая она, наша Лена.

Десятая пятилетка началась для нее памятно. Опыт ее работы одобрило бюро Хабаровского крайкома КПСС. Было рекомендовано: там, где можно, на текстильных и швейных предприятиях развивать движение «За пятилетку—десять годовых норм!». Почва для такого соревнования подготовлена. Свершилось и то, чего ждали с нетерпением: от рекорда передовика—к массовому движению. Побывав в школе Арнаполиной, наметили для себя такие же цели: «За пятилетку—десять годовых норм!»— Людмила Александровна Конюхова с хабаровского производственного швейного объединения «Восток», раскройщица Антонина Михайловна Кузнецова, заготовщица Людмила Михайловна Кержнер, рабочий Исаак Борисович Давыдов с Биробиджанской обувной, раскройщицы Тамара Петровна Петрищева и Мария Никифоровна Лысюк с Биробиджанской швейной фабрики. Поддержали ее и на родном предприятии вязальщицы Людмила Александровна Касич и Татьяна Афанасьевна Ситникова. К ним присоединились еще 23 человека. Рассчитав свои силы и возможности, многие определили для себя тоже не ординарные цели: программу пяти лет выполнить за три или три с половиной года. Добрые семена дали добрые всходы.

Вторая награда—орден Трудового Красного Знамени—вручена ей в год XVI съезда профсоюзов. Она впервые летела на такой представительный форум. И ожидала одного—встречи с Москвой, в которой пока что не была. Столица не только поразила и обрадовала кипением, энергией, устремленностью. Ей это показалось знакомым, в ее характере всегда движение и устремленность. Знакомство с Москвой как бы расширило представление о чести, о долге, о любви к Отечеству. Столица придала ей новые силы и уверенность в правоте своих поступков и действий. Они нужны, ее дела, людям, Родине. На своем месте она будет умножать их, насколько способна. «Пока я ходить умею...» И чувства, всколыхнувшие ее всю, не оставляли ни в Музее-квартире В. И. Ленина в Кремле, ни на Ленинских горах, ни в Горках Ленинских. Она соприкасалась с величием прошлого, проникала в суть сегодняшнего кипучего дня и устремлялась в будущее, которое виделось ей светлым и радостным, и все лучшее в нем, понимала, будет зависеть от нее, от таких, как она.

Тогда ее избрали членом ВЦСПС. Она стала чаще бывать в Москве, встречалась с людьми из разных республик и зарубежных стран. Новые общественные обязанности втягивали ее в новую сферу общения. Волей-неволей, а вырабатывалась та твердость, та уверенность в словах и поведении, что теперь нередко поражают и восхищают знавших ее давно. Видно, и тут нет ничего сверхъестественного и непонятного. Личные качества: скромность, тактичность—раз. Воздействие коллектива, где воспитывалось годами чувство ответственности за себя и за общество,—два. И третье— пытливость, острота ума. А все в целом—тот удивительный облик рабочего человека, перед которым мы преклоняемся.

Она на себе познала непреложную истину века: в наших социальных программах заложены все условия, чтобы ты в непрестанном добросовестном труде обрел идейное, профессиональное и интеллектуальное совершенство. Ей было дано пройти тот путь. Она прошла его. И думала—все, вершина. Не удовлетворенность, но радость достигнутым была. А дальше что же, хватит? Из всех встреч она особенно выделяет одну—со знаменитой ткачихой из Ивановской области Валентиной Голубевой. Им было о чем рассказать друг другу, обсудить и поспорить. И ответ на вопрос, так мучивший не ее одну: «Да есть ли тот предел, о котором допытываются другие?»,—определился неожиданно и, безусловно, верно. Наверное, предела нет. Его быть не может, если постоянно настраиваться на поиск, идти вперед. Однажды поднявшись на вершину, не захочешь оставаться у подножия. С высоты мир виднее, в заботах жизнь полнее. Значит, все ясно: впредь только искать и находить.

Возвращаясь в цех, она садилась за швейную машинку у окна. За стеклом растекалась синь неба, прорезанная золотыми лучами солнца. Взглянув вскользь на потемневшие карнизы боковой пристройки-перехода, она берет заготовку, легким нажимом включает мотор. Теперь она вся в работе. Успевай считать штуки—готовые изделия. Вот и норма! Мало. Еще! Мало. Ведь проездила, надо нагнать счет. Цель остается: за одну пятилетку—две. Но прошло время, и оказалось, что она сама себя превзошла: за десятую пятилетку выполнила 12 годовых норм. А 11 апреля 1983 года завершила счет одиннадцатой пятилетки.

В тот день, в среду, она пришла на работу, как всегда, заранее. До начала смены двадцать минут. Проверила машинку, подобрала размер и цвет ниток... Застрекотала игла... Но она все еще была во власти семейной радости. С вечера позвонила из Хабаровска младшая Марина: «Мам, вступительные экзамены начались. Математику сдала. Завтра приеду домой. Дома буду готовиться. Скучаю без вас с отцом». И Борис обрадовался:

— Молодчина. Пусть приезжает. Лучше подготовится. И будут у нас в семье экономисты. Кто бы подумал?

Анжела уже окончила курс в институте народного хозяйства, уговорила сестру поступать туда же. Марина вся в мать— веселая, непоседа. Анжела спокойнее, рассудительнее. Но как росли в дружбе, так и живут: одна за другой тянется. И верность та от матери с отцом. Дружба с родителями помогает им стоять крепче. С отъездом дочерей в доме поубавилось забот. Вот почему так обрадовал звонок Марины. И она не сразу поняла, о чем творит мастер цеха Людмила Ивановна Шишкина:

— Лена! Поздравляю!

— А тебе-то откуда знать, что Маринка приезжает? Она у нас математику сдала.

— Ты что, Лена, радио не слушала?! И впрямь не слушала... Я о том, что ты у нас Герой теперь!

— Да хватит вам. Тогда герой, когда работа горой.

— Ты посмотри на нее! Очнись, Лена. Указ передали...

Она остановила машинку. Поправила белый фартук. Потуже затянула косыночку. Большие темные глаза спокойные, но и удивление в них. Нет, ей не понять, о чем говорит мастер.

Не успела оглянуться—прибежали девчата. Зацеловали, как всегда, не лукавя, излили свои чувства. Подхватили—и в кабинет к Зиновию Ароновичу Дудкииу. Директор подает телефонную трубку, сияет.

— Из крайкома партии,—говорит он.— Слушай...

Голос звучит торжественно и дружески. Да, обнародован Указ. Отныне Елена Кальмановна Арнаполина Герой Социалистического Труда.

Она говорит тихо: «Благодарю». Кладет трубку. Садится. Плачет. На нее смотрит бригада Натальи Дмитриевны Бредихиной. Сорок человек. А она плачет.

— Радоваться надо,—говорит с улыбкой директор.—Вот и у нас на фабрике первый Герой Социалистического Труда. Другие предприятия постарше, а нет у них таких наград в коллективах. Радуйся, радость наша.

— Я и радуюсь...

В тот же день приехала Марина. Они с отцом заждались—мать пришла не сразу и не одна. После смены ее поздравляли на митинге. А с митинга она увела подруг к себе домой. Звонил телефон, не переставая. Дверь не закрывалась. А поздно вечером порог переступила Анжела. Ее-то никак не ждали: у старшей дочери практика еще не закончилась. Анжелу отпустили на день, на семейное торжество. Обнимая мать, она тоже плакала.

— А ты радуйся,—весело сказала Елена Кальмановна.

— Да радуюсь я, мам. Ты у нас настоящий Герой!

То был третий день августа. Жаркая, даже душная среда. В незабываемый вечер воды светлоструйной Биры бежали все так же стремительно и напористо. Как жизнь.

Та жизнь, что так закружила, увлекла, теперь, можно сказать, вознесла. И снова возник вопрос, мучивший раньше. Вершина ли это? Тот ли перекресток, где иной остановится—сколько можно? Хватит! И тут она испугалась. Что ни говори, а женское начало сильное. Жизнь—работа. А в работе, как и в жизни, человек не должен ограничивать себя пределом. В противном случае он остановится в своем движении к совершенству. А совершенство—это такая категория, которая не имеет масштабов или границ. Впитывать постоянно лучшее в людях и отдавать им то лучшее, что есть в тебе. Так будет правильнее. Твое богатство—для общего братства. Посмотри на Валентину Голубеву. Не сдает позиций.

Пройдет время, и Арнаполина скажет одну примечательную фразу: «У Золотой Звезды Героя пять лучей. Четыре из них—заслуга бригады и дочерей с Борисом. А один, наверное, лучик-то и я заработала. Не так ли?» И яркая улыбка осветила ее. Елена Кальмановна рассмеялась. И румянец пробил смуглое лицо. Засмущала неожиданная мысль. Ведь никогда о себе не говорила. Даже в шутку.

Нет, в ее рассуждениях не скрыта переоценка ценностей, не затаился и намек на потерю чувства реальности. То действительно так. Когда дочери подросли, с какой радостью они ждали ее возвращения. Накрывали стол, хлопотали вокруг «прозаседавшейся»: то занятия в школе передового опыта, то встречи с молодежью в общежитии, то заседание бюро горкома партии, она избрана в его состав... Чем известнее становилось имя Арнаполиной, тем меньше оставалось времени для личных забот. И сколько ждал ее вечерами Борис, поглядывая в надвигавшиеся синие сумерки. Упрятывалось солнце за горизонт. И белый снег становился фиолетовым. А летом зеленая листва темнела в поздний час, теряя яркие живые оттенки. Нередко они оба работали в разные смены. А когда смены совпадали, он приходил с «Дальсельмаша» сразу—подольше побыть в кругу семьи. А Елены не было. В такой синий вечер не только она, мать и жена, но и дети, и муж ее поняли, как нелегка слава.

О бригаде и говорить не стоит. Иные думают: коллектив Бредихиной тем и знаменит, что в нем работает Арнаполина. На потоке Елена Кальмановна завершает работу звена. Вначале изделие попадает к сверловщицам Фаине Даулбаевой и Любови Монз, затем на беечную машину Лидии Максименко и вновь на сверловку к Нине Павловне Беркутовой и Валентине Будковской. У других швей на подготовительных операциях занято по одному человеку. Арнаполину одна напарница не успевает обеспечить заготовками. Стало быть, они помогают ей идти впереди времени. Но связь здесь, конечно, обратная. Глядя на нее, тянутся к высоким показателям и все остальные. Дорожат известностью подруги. Вот и бригада не знает неудач. Всегда впереди.

Нет от Лены покоя ни в чем. Ее всегда настораживало, если кто-либо из подруг без необходимости встанет из-за машинки Тогда она не на часы поглядывала, а считала изделия, которые успевала сделать. Получалась внушительная потеря. И когда она предложила ввести в бригаде КТУ, ее поддержали, хоть и не без спора. Убедила:

- Всегда ли мы понимаем: «Рабочее время—работе»?! Лозунг останется лозунгом, если мы не научимся экономить секунды. Они ведь в минуты сливаются, а минуты оборачиваются готовой продукцией. Сверх плана! Сверх нормы!

Привыкли к КТУ. А ей все мало: не может без нововведений. Иное предложение не такое безобидное. Но не испугается. Скажет: пора пересмотреть нормы выработки. Да, проблема не бесспорная, но очевидная. Мастерство выросло. Оборудование обновилось. Совершеннее стали организация производства, технология изготовления швейных изделий. Фабрика выпускает на четыре миллиона штук изделий больше, чем позволяли первоначальные мощности. Но возможности есть. Если не искать, их не найти. Словом, подумали, согласились с Еленой—есть резервы.

Дирекция фабрики четыре раза рассматривала просьбы бригады о пересмотре норм выработки. Наверное, не будь авторитета у Арнаполиной среди подруг, смогла бы она увлечь их на большие дела? И не будь у нее самой тяги к ним, любви к бригаде, лучшей на фабрике, смогла бы она столько лет держаться на высоте? Нет, нет и нет!

В коллективе она достигла совершенства. Коллективу и славу принесла. Сколько взяла, столько и отдала. И сколько раз бывало: окончив рассказ, ответив на вопросы гостей, она ждала той единственной просьбы, которая выдавала недоверие собеседников:

— Где ваше место в цехе? Сядьте за машину. Покажите, как вы работаете. Так получилось и с иностранными корреспондентами. Они беспрерывно писали в блокнотах, щелкали фотоаппаратами. Она провела их в цех. Проверила машинку. Поправила крой—радужную стопку заготовок. Все под рукой.

Когда включила мотор, стрекот иглы слился в сплошную, непрерывную, удерживающуюся на одной ноте трель. Переход строчки с изделия на изделие был почти незаметен: счет шел на секунды, шитье только мелькало на виду у пораженных журналистов. И при всем при том столько грации в движении, что нельзя было не подумать о поэзии труда. Хотя она по привычке являла всего лишь упоение работой.

Остановилась. Взглянула на гостей. Они улыбались, забыв о блокнотах и фотоаппаратах. И она почувствовала: недоверие улетучилось. Иностранцы смотрели на нее с восхищением. А Майк Давидоу, старейшина группы, заговоривший быстро, с акцентом, не разочаровал ее в предчувствии:

— К сожалению, за рубежом не представляют действительного Биробиджана. А у вас есть хорошая социальная инфраструктура. Дворец пионеров, филармония, жилье, современные предприятия. Поверьте, такого нет и в больших городах Америки—Нью-Йорке, Чикаго. И еще, чем вы берете,—красотой человека труда. Такие люди, как Елена Арнаполина, очень яркий пример для любых доказательств.