Истомин Виктор Владимирович – лётчик 783-го штурмового авиационного полка (199-я штурмовая авиационная дивизия, 4-й штурмовой авиационный корпус, 4-я воздушная армия, 2-й Белорусский фронт), младший лейтенант.

Родился 12 января 1924 года в Москве. Русский. В 1941 году окончил 9 классов школы и Железнодорожный аэроклуб г.Москвы.

В армии с сентября 1941 года. До января 1942 года обучался в Армавирской военной авиационной школе лётчиков, в июне 1944 года окончил Тамбовскую военную авиационную школу лётчиков.

Участник Великой Отечественной войны: в июле 1944 – мае 1945 – лётчик 783-го штурмового авиационного полка (1-й и 2-й Белорусские фронты). Участвовал в Белорусской, Осовецкой, Млавско-Эльбингской, Восточно-Померанской и Берлинской операциях. Всего совершил 96 боевых вылетов на штурмовике Ил-2 для нанесения ударов по живой силе и технике противника.

За мужество и героизм, проявленные в боях, Указом Президиума Верховного Совета СССР от 18 августа 1945 года лейтенанту Истомину Виктору Владимировичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».

После войны до марта 1947 года продолжал службу в ВВС старшим лётчиком штурмового авиаполка (в Северной группе войск в Польше и Прикарпатском военном округе). В 1954 году окончил Военно-воздушную инженерную академию имени Н.Е.Жуковского.

В 1954-1961 – лётчик-испытатель военной приёмки Казанского авиазавода. Испытывал серийные реактивные самолёты Ту-16, Ту-104, Ту-22 и их модификации.

В 1961-1965 – ведущий инженер и старший научный сотрудник Государственного научно-исследовательского института эксплуатации и ремонта авиационной техники (город Люберцы Московской области). В 1965-1973 – старший лётчик-инспектор Службы безопасности полётов ВВС. С октября 1973 года полковник В.В.Истомин – в запасе.

В 1975-1985 годах работал инженером-конструктором на Московском машиностроительном заводе «Знамя».

Жил в Москве. Умер 22 ноября 2000 года. Похоронен на Троекуровском кладбище в Москве.

Полковник (1967), лётчик-испытатель 2-го класса (1958). Награждён орденом Ленина (18.08.1945), 2 орденами Красного Знамени (18.04.1945; 5.06.1945), 2 орденами Отечественной войны 1-й степени (7.03.1945; 11.03.1985), 2 орденами Красной Звезды (10.09.1944; 30.12.1956), медалями.

Из воспоминаний В.В.Истомина:

В сентябре 1941 года я закончил лётную школу аэроклуба и был направлен в Тамбовскую военную авиационную школу пилотов. После окончания школы с июля 1944 года я – на фронтах Великой Отечественной войны. Лётчик-штурмовик на знаменитом Ил-2. Тогда ещё это была очень молодая специальность. Но и из печати и из рассказов случайных знакомых мои близкие уже знали, что это – дело очень опасное.

Итак, я – лётчик 783-го Краснознамённого штурмового авиационного полка, входившего в состав 199-й штурмовой авиационной дивизии 4-го штурмового авиакорпуса, которым тогда уже командовал прославившийся ещё до войны генерал Байдуков Георгий Филиппович, сподвижник Валерия Чкалова, в экипаже которого он прилетел в США через Северный полюс.

Сражался я на 1-м и 2-м Белорусском фронтах. Участвовал в прорыве обороны врага на Днепре, в разгроме Бобруйской группировки противника, в боях под Минском, Слонимом, Брестом. Довелось участвовать в освобождении Польши, драться в Восточной Пруссии и Германии. Я совершил более ста боевых вылетов, уничтожил два вражеских самолёта, десять танков, бронепоезд, четыре переправы и много боевой техники и инженерных средств врага. Но один случай в этой военной круговерти я запомнил особенно ярко – навсегда.

Наш штурмовик Ил-2 обладал мощным вооружением, состоящим из пулемётов, пушек и бомб, а также крупнокалиберного пулемёта, которым, как правило, работал наш воздушный стрелок.

Мы атаковали противника с малых высот, чтобы успешней его поражать, но тем самым становились уязвимее и сами. Чтобы добиться успеха в бою, необходимо было видеть позиции пехоты, артиллерии, средоточение танков. Улавливать хаотическое движение этих танков и двигающихся поездов, бронепоездов, кораблей и других плавсредств... И все это стреляло в нас самих: из зениток, танковых орудий и даже автоматов. Взрывались на передовой фугасы... Они тоже посылались нам, штурмовикам, летящим на бреющем полете; и не только фугасы, но и их осколки могли поразить нас. А на больших высотах приходилось отбиваться от яростных атак фашистских истребителей, прикрывавших свои войска. Но и нас сопровождали истребители, отбивавшие их атаки.

Наш воздушный стрелок с замечательной лётной фамилией Чкалов был поистине самоотверженным другом. Он думал прежде всего о нас, как и мы думали о тех, кого в первую очередь обязаны были защищать по приказу наших командиров. Таковы, наверное, законы войны: кто-то кого-то должен защищать именно ценой собственной жизни. У каждого в бою своя роль. И у каждого свои, особые трудности, связанные с его военной профессией.

Летом 1944 года при освобождении Белоруссии продолжались упорные бри нашей пехоты с противником. Мы всеми силами помогали ей, делая в отдельные дни по три-четыре боевых вылета.

Однажды, уже под вечер, летели группой из шести самолётов на фронт, где на одном участке, уже знакомом нам, в лесу, сосредоточилось большое количество танков противника с явным намерением нанести нашим войскам неожиданный, сильный удар и задержать их наступление. Вёл командир эскадрильи старший лейтенант Николай Фёдоров. При подлёте к линии фронта нас встретил плотный зенитный огонь врага, но мы, маневрируя, продолжали полет к цели, идя за своим командиром. И он точно вывел эскадрилью к скоплению вражеских танков. Те, увидев нас, открыли бешеный огонь из своих башенных орудий и пулемётов. Пикируя за командиром, мы сбросили на них противотанковые бомбы, выпустили из-под крыльев реактивные снаряды. Все смешалось в дыму и облаках огня и пыли. Уцелевшие танки фашистов начали расползаться – им стало уже не до атак. У меня за спиной тарахтит из своего пулемёта воздушный стрелок Пётр Чкалов, в воздухе появились «мессеры», вызванные немцами, на них ринулись наши «яки», и над нами завязался отчаянный воздушный бой.

Я летел последним в группе, за своим старым товарищем (мы дружили ещё со времён авиационного училища), Жоркой Гришенковым. Видел, как он точно отбомбился, - огнём взметнулись взрывы на земле среди танков! Но что-то случилось с ним самим. «Эр-эсы» он почему-то не пустил, на выводе из пикирования у самолёта вышла только одна «нога», а стрелок у Жорки молчал.

Полет их машины стал неуверенным, но Жора каким-то фанатическим усилием лётчика продолжал держаться в строю, точней – в центре круга, создавшегося из наших штурмовиков.

Когда мы заходили на позиции танков вторично, расстреливая их и все вокруг из пушек и пулемётов, я вдруг увидел, как самолёт Жорки стал идти с большим креном мимо нас и врезался в самую гущу вражеских танков...

На фронте бытовала традиция – мстить за потерю друзей, родных, любимых.

Я страдал глубоко и решил отомстить за Жору. Техник самолёта и мой стрелок, понимая моё тяжёлое состояние и готовность мстить за погибшего друга, подсказали мне сделать на фюзеляже нашего самолёта надпись «За Жоржа!»

Они всю ночь выводили на фюзеляже белой краской эти два коротких слова – «За Жоржа» – витиеватыми буквами-закорючками. А чуть выше этой надписи нарисовали белые стрелы.

Издали, из-за этих стрел, невозможно было прочитать написанное, но самолёт стал резко отличаться от других, когда мы летели группой.

А я все думал и думал: «Ну почему Жорка после первого захода, когда подбили его самолёт, допустил, чтобы, вывалилась «нога» его шасси: то ли его тяжело ранило, то ли убили стрелка? Иначе он не молчал бы и не вышел из строя. И ведь линия фронта была совсем рядом!» Наконец я понял: не мог он бросить нас, не выполнив задания. Не мог не расстрелять по ненавистному врагу все «эр-эсы», все снаряды и патроны! И не пытался он идти на вынужденную посадку, как я было подумал сначала. Он намеренно врезался в гущу врага. У него были и свои, личные причины ненавидеть фашистов, — я знал об этом.

В последующих боевых вылетах я с тревогой стал ощущать, что фашистские истребители обращают на меня особое внимание. Моему верному Пете Чкалову приходилось сильно попотеть, когда он отбивался от них. Зенитчики фрицев тоже старались бить в конец группы, где последним – замыкающим – часто летал я. После очередного такого вылета, который стоил мне большого напряжения сил, заместитель командира полка, опытный и смелый лётчик майор Ларин после разбора вылета отвёл меня в сторону и сказал:

– Истомин, я понимаю и разделяю твою боль от потери друга. Но твои каракули на фюзеляже самолёта заставляют фрицев думать, что среди нас появился знаменитый ас, вот они по тебе больше всех и лупят! Только ты не обижайся, я всё понял и сочувствую тебе. Но горе – горем, а терпи: война без слез не бывает. И надо становиться взрослей!

Он посмотрел мне в глаза, как смотрел родной отец, ругая меня за ребячьи проделки... Я, конечно, не обиделся на умного и корректного командира. В самом деле, вдруг почувствовал себя повзрослевшим, хотя не меньше прежнего меня раздирала боль за погибшего Жорку. А после ужина мы втроём до утра соскабливали с фюзеляжа памятные слова «За Жоржа!». Теперь я продолжал летать на боевые задания как все, без всякой надписи на фюзеляже, и боевой мой счёт от этого только вырос.

Через несколько дней майор Ларин героически погиб в огне, поражая важную цель. Он вёл тогда группу «горбатых», в которой был и я. И хотя это было очень давно, мне всё ещё порой кажется, что он жив, так ярко я его помню. Потому что своей отцовской беседой со мной – о «мщении» и «асах» – он спас меня.

Биографию подготовил: А.А.Симонов