Буниятов Зия Мусаевич - командир 123-й отдельной стрелковой роты 5-й ударной армии 1-го Белорусского фронта, капитан.

Родился 24 декабря 1921 года в посёлке Астара, ныне город Республики Азербайджан, на берегу Каспийского моря, на самой границе с Ираном. Азербайджанец.

Его отец - Буниятов Муса Мовсум оглы (1895-1961) происходил из знаменитого и уважаемого в Азербайджане рода бибиэйбатских учёных шейхов. Он был в своё время военным переводчиком, во время 1-й мировой войны участвовал в боях на территории Ирана и прекрасно знал 5 или 6 языков.

Мать - Гусакова Раиса Михайловна (1904-1979) - родилась в Ленкорани и принадлежала к роду русских старопоселенцев в Азербайджане. Русский был её родным языком, но она свободно владела и азербайджанским. Трудно сказать, какой из двух языков был родней для Зии Мусаевича, он прекрасно владел обоими. Как считал его наставник, известный востоковед Е.А. Беляев, по-русски он говорил лучше многих русских. С детства он знал и арабский язык Корана, которому его научил отец.

Окончив десятилетку в 1939 году, Зия Мусаевич поступил в Бакинское пехотное училище, которое окончил в мае 1941 года в звании лейтенанта.

С июня 1941 года и вплоть до окончания войны он был в действующей армии в качестве командира взвода, роты, батальона. Участвовал в обороне Кавказа (бои за Моздок и Туапсе) и далее в его освобождении. Затем сражался на Украине, в Молдавии, Белоруссии, Польше и брал Берлин.

В январе 1945 года капитан Буниятов З.М. был назначен командиром 123-й отдельной (штрафной) роты, а, как известно, штрафные подразделения по определению находились на наиболее опасных направлениях и выполняли ответственейшие, а иногда и невозможные задания командования.

Вскоре после этого назначения началась Висло-Одерская операция (14 января - 7 февраля 1945 года), ставшая предпоследним актом краха гитлеровской Германии. Действуя с Мангушевского плацдарма (на реке Висле, к югу от Варшавы) на острие прорыва советских войск, рота под командованием З.М. Буниятова получила задание захватить мост через реку Пилица, не дав противнику взорвать его, и удерживать образовавшийся плацдарм до подхода основных сил 89-й гвардейской дивизии. Свою задачу рота в течение 14-16 января выполнила, потеряв при этом до 90% личного состава. В результате советские части вышли на оперативный простор в междуречье Вислы и Одера и вскоре придвинулись на расстояние около 90 км от Берлина.

Подвиг З.М. Буниятова так описывается в официальных документах:

"Командир 123-й отдельной стрелковой роты (5-я ударная армия, 1-й Белорусский фронт) кандидат в члены ВКП(б) капитан Буниятов З.М. отличился в боях на территории Польши.

14 января 1945 года рота одной из первых в армии форсировала реку Пилица, захватила мост и удерживала его до подхода подкрепления в районе населённого пункта Пальчев (в 9 километрах юго-западнее города Варка). Рота уничтожила свыше 100 и взяла в плен 45 гитлеровцев, захватила 5 шестиствольных миномётов, 3 орудия".

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 27 февраля 1945 года за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчикамии и проявленные при этом отвагу и геройство капитану Буниятову Зие Мусаевичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали "Золотая Звезда".

Вскоре после этого, от начала до конца, Зия Мусаевич участвовал в уличных боях за Берлин. Он чуть не погиб, спасая мирных жителей, прятавшихся в метро, когда его туннели были внезапно намеренно затоплены отступавшими нацистами. К моменту капитуляции гитлеровцев он с боями дошёл до района Силезского вокзала.

В марте 1945 года Зия Мусаевич был принят в члены ВКП(б). Сейчас не многие это помнят, но вступление в партию на фронте было само по себе актом мужества, и в советское время таких людей отличали в среде партийцев. Будучи исключительно прямым и бесстрашным человеком, он не раз вступал в конфликт с партийным начальством, если чувствовал, что творятся несправедливости и беззакония - невзирая на последствия.

Так, получив известие, что Л.И. Брежнев был в третий раз награждён Золотой Звездой Героя Советского Союза, З.М. Буниятов выступил с протестом. Не сказать, чтобы он не признавал боевых заслуг Л.И. Брежнева, скорее наоборот (а они были почти однополчане - оба воевали в 18-й армии в районе Туапсе - Новороссийска, да и после войны не раз встречались на торжествах по случаю годовщин событий битвы за Кавказ). Однако он считал, что такая иррациональная раздача наград вызывает насмешки и приводит к девальвации высокого звания. Этот демарш привёл к разбирательству по партийной линии, даже с приездом инструктора из ЦК КПСС, но позиция Зии Мусаевича осталась неизменной. Дело замяли, как и многие другие…

За годы войны Зия Мусаевич был несколько раз ранен и контужен, но неизменно возвращался в строй. Последствия ранений мучили его многие годы, вынуждая время от времени ложиться в госпиталь. Один осколок ему удалили спустя 30 лет после ранения, а от приступов головных болей он так и не избавился. Однако до конца своих дней он оставался статным, подтянутым и физически сильным человеком.

Надо сказать, что Зия Мусаевич о своей фронтовой жизни распространяться не любил, но из отдельных его замечаний следовало, что войну он считал делом грязным и противоестественным. Особенно сильно тяготила его судьба мирных жителей, попавших в места боевых действий, будь то наши граждане или люди противной стороны. Как командир, он был нетерпим ко всякого рода мародёрам.

С мая 1945 года по май 1946 года Зия Мусаевич работал помощником военного коменданта района Панков Берлина, где заслужил добрую память немцев как администратор, немало способствовавший нормализации хозяйственной и культурной жизни в разорённом городе. Этот вклад был впоследствии высоко оценён правительством Германской Демократической Республики.

В июне 1946 года З.М. Буниятов был уволен в запас в звании подполковника. С тем фундаментом, который заложил его отец, он, естественно, решил сделать востоковедение своей профессией. В сентябре 1946 года он был принят на 1-й курс Московского Института Востоковедения.

Зия Мусаевич с горечью вспоминал о тяжёлой обстановке в науке в то время, когда одна за одной шли политические кампании - кампания по "борьбе с космополитизмом" и многие другие. Его тяготило, что их, недавних фронтовиков, нагло дезинформировали и бесстыдно использовали в грязной политической борьбе. Известно его выступление во время пресловутого "дела врачей" в защиту студента МИВ, у которого обнаружили "порочащие" родственные связи - впоследствии знаменитого писателя Юлиана Семёнова, которое спасло того от идеологической расправы.

Зия Мусаевич окончил МИВ в 1950 году и тут же был зачислен в аспирантуру. В мае 1954 года он защитил кандидатскую диссертацию на тему "Итальянский империализм в Африке". Он отказался от предложений продолжать работу в Москве или поехать за границу и вернулся в Баку. В августе 1954 года он поступил на работу в Институт Истории АН Азербайджанской ССР в должности старшего научного сотрудника.

В марте 1964 года Зия Мусаевич защитил докторскую диссертацию на тему "Азербайджан в VII-IX вв.".

С мая 1964 года по март 1981 года он работал заведующим отделом средневековой истории Института Востоковедения АН Азербайджанской ССР, а с апреля 1981 года по январь 1986 года -директором того же института; и этот же пост занимал ещё два раза, в 1988-1990 годах и с 1992 года.

В 1965 году Зие Мусаевичу было присвоено звание профессора, а в 1967 году он был избран членом-корреспондентом Академии Наук Азербайджана. В 1976 году он стал действительным её членом, а с 1990 года - вице-президентом. С 1980 года он - член Главной редакции Азербайджанской Советской Энциклопедии.

После возвращения из Москвы, Зия Мусаевич жил в Баку, в так называемом Доме Героев, в западной части города, откуда открывается панорамный вид на центр города и Бакинскую бухту. Этот дом был построен в конце 1960-х годов по предложению Зии Мусаевича на средства правительства Азербайджана для бакинцев - Героев Советского Союза, в знак признания их заслуг.

Первая большая книга З.М. Буниятова "Азербайджан в VII-IX вв.", была издана на русском языке в Москве в 1965 году (тиражом 1000 экземпляров). Она представляла собой фундаментальный труд, основанный на массе источников на арабском, а также персидском, армянском и грузинском языках, впервые введённых в научный оборот, и подкреплённый данными археологии и нумизматики. Автору удалось осветить малоизученный, но ключевой момент истории Азербайджана, когда страна стала ареной экспансии хазаров и затем арабов и когда в ней утвердился ислам.

Результаты этого исследования во многом противоречили идеологическим стереотипам и вызвали резкое противодействие части партийного руководства. Вскоре после выхода книги на русском языке, было подготовлено и азербайджанское издание. Текст был уже набран, но… рассыпан. Книге на азербайджанском языке пришлось ждать своего часа до 1990 года. Однако международная общественность, неподвластная азербайджанским партийным бонзам, признала это произведение высочайшим достижением азербайджанской историографии того периода.

Зию Мусаевича издавна привлекал образ борца с монгольским нашествием Джелал эд-Дина, последнего хорезмшаха (хорошо известного нашей публике благодаря замечательному историческому роману "Чингиз-хан" В. Яна). В 1973 году он публикует полный критический текст записок ан-Насави, личного секретаря последнего хорезмшаха. З.М.Буниятов проделал огромный труд, дав всесторонний источниковедческий анализ на основании рукописей Британского музея и Парижской национальной библиотеки и переведя их с арабского на русский. Помимо своей научной ценности, перевод поражает высокой художественностью, которая подвластна далеко не всем историкам.

Ареной борьбы Джелал эд-Дина с монголами, продолжавшейся с 1220 по 1231 годы, были территории Средней Азии, Ирана, Закавказья и Ирака. В Узбекистане, на территории которого (в Хорезме) находилось ядро этого древнего государства, народ считает его национальным героем, но это шло вразрез с установками ЦК компартии Узбекистана, который даже принял на этот счёт специальное постановление "Против идеализации прошлого" (1973 год). Публикация книги З.М.Буниятова нарушила заговор молчания вокруг имени средневекового героя и вызвала живейший отклик среди интеллигенции и простых людей Узбекистана. Эта же тема была вновь поднята им в монографии "Государство Хорезмшахов-Ануштегинидов, 1097-1231".

Следующим крупным трудом З.М.Буниятова стала монография "Государство Атабеков Азербайджана" (1978), награждённая Государственной премией Азербайджана в 1980 году.

Авторитет З.М. Буниятова был настолько велик в Узбекистане, что когда в конце 1980-х годов, на волне перестройки, общественность всего СССР стала проявлять острую обеспокоенность состоянием Арала, где развёртывалась рукотворная экологическая катастрофа, Зия Мусаевич принял живейшее участие в работе Комитета по спасению Аральского моря.

За 45 лет своей научной деятельности З.М. Буниятов написал более 450 научных работ. Его работы были во многом пионерными, благодаря прекрасному владению им историческими источниками. Как указывает Н. Велиханлы (1999 год), результатом научной деятельности З.М. Буниятова "явилось создание самостоятельной востоковедческой-источниковедческой школы в Азербайджане, огромное количество рукописей и книг, написанных на арабском, персидском, турецком и других языках было поставлено на службу науке. Исследование и анализ этих источников позволили осветить историю не только азербайджанцев, но и арабов, турков, иранцев, узбеков, грузин, молдаван и других народов, а новые факты, введённые З.М. Буниятовым в научный оборот, позволили заполнить многие белые пятна нашей истории".

Отвечая на веления времени, в последний период своей жизни З.М. Буниятов занялся вопросами истории Азербайджана ХХ века, и, говоря словами Президента Азербайджана Гейдара Алиева, "сказал правду о проведённых в Азербайджане в 20-30-е годы репрессиях в результате большевистского террора".

После обретения Азербайджаном независимости З.М. Буниятов не мог остаться в стороне от политических процессов, происходивших в этот период. В 1992 году он становится заместителем председателя партии "Новый Азербайджан" и в 1995 году избирается депутатом парламента страны.

В ситуации ожесточённой политической борьбы определённые круги не погнушались прибегнуть к террору, одной из жертв которого стал Зия Мусаевич, павший от рук наёмных убийц на пороге своего дома в Баку - того самого Дома Героев - 21 февраля 1997 года. Похоронен в Баку на Первой Аллее почётного захоронения.

Награждён орденами Ленина, Октябрьской Революции, Красного Знамени, Богдана Хмельницкого 3-й степени, Отечественной войны 1-й степени, Красной Звезды, медалями, наградами Германской Демократической Республики: медалями "Ваффенбрудершафт", Артура Беккера и посмертно высшей наградой Азербайджана орденом "Истиглал" ("Независимость").

Почётный гражданин городов Астара и Гёйчай (Азербайджан), Ургенч (Узбекистан) и района Панков (Германия).

Сочинения:
Азербайджан в VII-IX вв. Изд-во АН Азер. ССР, Баку, 1965;
Избранные сочинения в трёх томах. Элм, Баку 1999. Эти "Сочинения" предваряются краткой биографией, написанным его сыном Джамилем, и очерком "Зия Муса оглы Буниятов - выдающийся учёный Азербайджана" пера Н. Велиханлы. Приложено также полное факсимиле автобиографии;
"Шихаб ад-Дин Мухаммад ан-Насави. Жизнеописание султана Джалал ад-Дина Манкбурны" (издание критического текста, перевод с арабского, предисловие, комментарий, примечания и указатели). "Восточная литература", Москва, 1966. 307 стр. текста памятника + 422 стр. перевода и комментариев.

Биографический очерк о Герое любезно предоставлен на сайт "Герои страны" его автором - Беляевым Андреем Евгеньевичем, доцентом кафедры тропических и паразитарных болезней Российской Медицинской Академии Последипломного Образования, Москва.

Беляев А.Е. Воспоминания о Буниятове З.М.:

Прежде чем приступить к воспоминаниям, должен объяснить, кто я такой и какое отношение имел к Зие Мусаевичу.

Я - сын Евгения Александровича Беляева (1895-1964), которого Зия Мусаевич по справедливости считал своим учителем и старшим другом. Сам я познакомился с Зиёй Мусаевичем где-то в 1953 году, когда мне было 13 лет.

Мы, т.е. мать моя Беляева Клавдия Андреевна (1909-1982), её родители и моя сестра жили тогда в коммуналке на ул. Чаплыгина, 14, в районе Чистых прудов. Отец же был прописан не с нами: у него была небольшая комнатка в огромной коммунальной квартире в Доброслободском переулке у Разгуляя - в 4-х троллейбусных остановках от нас. Дом в полтора этажа был, видимо, в прошлом городской усадьбой, а при советской власти превратился в типичную воронью слободку. При этом и в той, и в другой квартире из удобств был только туалет и водопроводный кран. Так что еженедельное посещение бани было не развлечением (что большинство, воспитанное на известной комедии Э. Рязанова, теперь связывает с понятием бани), но суровой необходимостью.

Комнатка отца была переоборудована, очевидно, из прихожей чёрного хода, и в неё вело две двери - одна из коридора, другая -непосредственно со двора. Вмещала она в себя печку, письменный стол и кушетку, а также полки от пола до потолка. Это был, если угодно, его рабочий кабинет и спальня, а гостей - коллег историков и аспирантов он имел обыкновение приглашать для обсуждения профессиональных вопросов к нам домой. Гости обычно оставались пообедать, при этом обязательно слегка выпивали.

В то время я прочитал уже немало по истории из богатой отцовской библиотеки, а когда стал постарше, стал время от времени помогать ему в работе: перепечатывал рукописи и содержал в порядке библиотеку. Таким образом, я накопил в голове порядочно сведений о Востоке и Исламе, хотя и весьма бессистемных. Так что с интересом слушал разговоры отца с гостями, которые, как и библиотека, были для меня кладезем информации.

Однако профессия историка меня никогда не привлекала из-за того, что уже тогда казалась мне чересчур политизированной. Я считал, что нужно научиться, прежде всего, какому-то ремеслу, и потому поступил в медицинский институт, чему отец не препятствовал, но и не сказать, чтобы одобрял.

Однако общение с историками сыграло свою роль в моей будущей судьбе: после окончания медицинского института в 1963 году, я определился в ординатуру по тропическим болезням, откуда шёл путь к работе на Востоке. Так и пошло: Таджикистан, Конго, Туркменистан, Азербайджан, Индия и так далее, короче, прикладное востоковедение и африканистика.

Зия Мусаевич поступил в Московский Институт Востоковедения вскоре после демобилизации, а в 1950 г. - в аспирантуру, где мой отец стал его научным руководителем.

Отец всегда с большой заботой относился к своим аспирантам, многие из которых впоследствии достигли известных степеней. Зию Мусаевича он, однако, выделял, и между ними установились весьма сердечные отношения. Его геройское прошлое, конечно, играло свою роль. Отец сам знал о войне не понаслышке - был на фронте во время 1-й мировой войны, а потом на гражданской против Колчака, был контужен и комиссован после сыпного тифа.

Отец несколько раз говорил мне, что Зия звание Героя Советского Союза получил за очень непростую и опасную работу - он, мол, командовал штрафным батальоном. И чтобы мне было ясно, насколько это было опасно, объяснял, что ведь в штрафбат посылали не на срок, а на энное количество атак. Выживешь - и ты чист, а убьют - так убьют.

Не помню, чтобы сам Зия Мусаевич распространялся о своих подвигах. Запомнились кое-какие его скупые воспоминания о войне, так сказать, a propos.

Моей сестре он как-то рассказал, как он задушил в окопе, в рукопашной вражеского офицера и какое после этого было мерзкое чувство, которое потом возвращалось. Вообще, ничего в войне хорошего не было.

К шумихе, которую подняли вокруг 18-й армии, когда Брежнев сделался генсеком, а потом и величайшим полководцем Великой отечественной войны, Зия Мусаевич относился с некоторой насмешкой. Однако же давал понять, что деяния армии одно, а шумиха другое, и как ветеран этой армии, торжеств не избегал. По поводу другого ликования как-то сообщил мне со смехом, что вот в Моздоке были торжества. Пригласили. "А я Моздок как раз сдавал".

Как-то он заметил, что как кавалер ордена Богдана Хмельницкого он имеет право на участок земли на Украине, и задал вопрос: почему же Украине такая привилегия перед всеми другими республиками?

И вообще, указывая на Золотую Звезду, он не раз говорил: "Меня звёздочка не раз выручала".

Сохранился рабочий дневник отца, который он вёл не очень регулярно. Там он несколько раз упоминает о встречах с Зиёй Мусаевичем, и когда он был аспирантом, и когда наезжал в Москву из Баку. Как и при упоминании о других встречах, он обычно не сообщал о содержании разговоров (у отца до самой смерти была прекрасная память, а с другой стороны, люди его поколения по-видимому избегали фиксировать подробности разговоров - жизнь научила). Поэтому не могу не привести пару редких, более подробных записей.

Пятница, 6 февраля 1953: "Вечером ужинал в ресторане "Баку" с приглашёнными мною аспирантами Буниятовым, Лебедевым и Мирским. Посидели до начала первого часа. Счет 202 руб. Аспиранты порывались оплатить счет, но я, конечно, не допустил этого. Буниятов доставил меня на такси на Разгуляй".

Пятница, 5 июня 1953: "Пропал целый день из-за бездельников, опоздавших с представлением дипломных работ - Попов (турец.), Якубов, Степанов (араб.) и Примачек (к-рый был секретарем комсом. организации Ин-та). Заседение к<афед>ры с 10 до 17. Долго спорили, вследствие настойчивого желания Орешникова добиться оценки отл. за слабую работу Примачека. Асп. Корниенко и Эльтерман сдрейфили и не осмелились предложить "хорошо". Молодцом вел себя Буниятов, хотя и грубо и не очень умно. Но резал правду".

Замечу, что Орешников был тогда секретарём парторганизации.

После окончания аспирантуры Зия Мусаевич неоднократно нас навещал. При этом он неизменно дарил бутылочки с нар-шерабом, который в Москве достать тогда было трудно, если не невозможно. Последняя его встреча с отцом произошла, если не ошибаюсь, в Баку в марте 1964 года, где отец выступал оппонентом на защите его докторской.

Отец не нажил капиталов и умер в коммунальной квартире. Поэтому инициатива Зии по покупке отцовской библиотеки после его смерти Академией наук Азербайджана сильно помогла моей матери и мне, поскольку в то время (1965 год), да и много позже моя зарплата была мизерная.

Сам Зия Мусаевич весьма критически относился к существующим порядкам и газетной пропаганде и вообще властям не доверял. Как-то он рассказал, как их, студентов, большинство из которых только-только демобилизовалось, вовлекли в кампанию против то ли космополитов, то ли каких других уклонистов в науке. Им льстили: мол, пока вы защищали Родину, эти негодяи разрушали советскую науку… "И мы сидели и горячо одобряли". Я думаю, он больше всего боялся быть опять обманутым. И мне не раз пытался раскрыть глаза на официальную ложь и коррупцию. Помню его рассказ о каком-то партийном мероприятии в Грузии, куда он был приглашён как представитель братского народа. После трудов секретари райкомов развлекались покером, а ставками были пачки 25-рублёвок (речь шла о так называемых новых деньгах, т.е. после реформы 1961 года).

Он совершенно не терпел подлость и не раз в связи с этим конфликтовал, а мог и поучить, как говорится, из своих рук. Слухи об этих конфликтах доходили до Москвы, и отец о таких эпизодах рассказывал с сочувствием и не без восхищения прямотой Зии Мусаевича. Никогда не помню, чтобы он упрекал его за отсутствие дипломатичности.

Мир тесен. Мне в своё время, в 1966 году пришлось столкнуться с неким правдистом, личностью довольно неприятной. Был он исполнен чувством сопричастности с сильными мира сего, и, как с газетчиками из такого рода изданий это нередко случалось, был нахален, напорист и малообразован. Имел привычку в знак расположения пускать матерком в разговоре; впрочем, в партийных кругах тогда это модно было. И через много лет я вдруг узнал, что этот мой "знакомый" столкнулся с Зиёй Мусаевичем в каком-то санатории, нахамил ему и получил от него боевое крещение. Думаю, что за дело.

После смерти отца, Зия Мусаевич не раз приглашал меня в Баку. И вот, в августе 1966 года я впервые попал туда: после турпохода по Теберде сделал небольшой крюк, сел на поезд в Очамчири, пересел на другой в Тбилиси и вскоре оказался в Баку, непосредственно в Доме Героев на Диагональной улице. Дом тогда был недавно заселён, и квартира мне показалась, чуть ли не дворцом.

Зия Мусаевич отдал меня на попечение своего брата Эдика, и я славно провёл пять дней в Баку.

Запомнилась галерея Героев Советского Союза в Приморском парке, среди них и Зия Мусаевич рядом с Рихардом Зорге, которого как раз тогда рассекретили и вспомнили, что он родился в Баку. Перед моим отъездом Зия Мусаевич лично отвёл меня на рынок и накупил кинзы и прочей зелени, чтобы я отвёз всё это матери. В Москве такие вещи были нам не по карману.

Тогда я случайно присутствовал при его разговоре с матерью, Раисой Михайловной. У него был в тот момент очередной раунд борьбы с несправедливостью, и мать его увещевала: "Что ты, Зия, всё воюешь? Все тебя любят…"

Мне понравилось, как она говорила, спокойно и рассудительно, с характерным выговором русских старожилов Кавказа. Мне стало тогда понятно, что его прекрасный (но своеобразный) русский язык идёт не от изучения, но буквально впитан с молоком матери. Воистину, я не знаю другого человека, который являл бы такой органичный сплав азербайджанской и русской культуры.

При этом Зия Мусаевич был вообще талантливый переводчик, что проявилось бы вне зависимости от того, какой язык был его родной. Но блестящее знание русского языка делали его переводы своего рода шедеврами. Мне посчастливилось слышать от него отрывки перевода книги ан-Насави о Джелал эд-Дине, так сказать, in statu nascendi, и я был долго под очарованием прекрасного слога, в котором было и обаяние древности, и увлекательность хорошего исторического романа.

Ещё раз мы встретились с Зиёй Мусаевичем на моей свадьбе в январе 1968 года, которую он украсил своим присутствием.

Во второй раз я посетил Азербайджан в 1971 году, уже не по своей воле. Я был включён в состав отряда Минздрава СССР по борьбе с малярией. По правде говоря, мне не хотелось переключаться, поскольку я к тому времени много сил вложил в изучение кожного лейшманиоза (пендинской язвы) в Туркменистане. Там я провёл в экспедиции 5 полевых сезонов, диссертация понемногу вырисовывалась, и отвлекаться на новую проблему не хотелось.

Вкратце проблема малярии к тому времени была такова. Азербайджан заявил о ликвидации малярии в начале 1960-х. Но, увы, малярия в Азербайджане никогда не была ликвидирована, чему были и чисто биологические причины, о чём разговор ниже. Но в обстановке показухи, которая явно или неявно, сознательно или бессознательно поощрялась руководством СССР, приписки и дутые цифры были обычным делом.

О ликвидации болезни объявили, когда оставалось совсем немного случаев, в надежде, что с "хвостом" эпидемии удастся справиться, не афишируя её присутствие. Но малярия - такая болезнь, которую трудно скрыть. Выявление и лечение последних случаев и, следовательно, прекращение существования резервуара инфекции, что только и можно назвать ликвидацией, требует значительно больше усилий и средств, чем то же мероприятие в разгаре эпидемии. Таковых средств у Азербайджана не было.

И вот, вскоре, как это случилось во многих других странах в сходных обстоятельствах, эпидемия постепенно вышла из-под контроля. В 1969 году имелись сотни случаев, а в 1970 - уже тысячи. Как показал ретроспективный анализ, в некоторых деревнях Ахсуинского района, куда я был направлен, за сезон 1970/71 года переболело 30-40% населения. Ещё хуже была ситуация в Геокчайском районе. И при всём при том Минздрав республики не признавал существования малярии и даже выпустил 10-тысячным тиражом брошюру, само название которой было явной ложью (Малярия побеждена, не допустим её возврата (на азербайджанском яз.). Баку, 1970).

В Москве начали подозревать, что в Азербайджане с малярией происходит что-то неладное, но никто не был прямо заинтересован в открытии истины, а некоторые представители союзного министерства были даже сами вовлечены в обман.

Возник клубок, который было трудно разрубить, не потеряв лица. В начале 1971 года в Баку приехал представитель Москвы профессор А.Я. Лысенко. На драматической многочасовой встрече с Резваном Буниятовичем Джавадовым, в то время заместителем министра здравоохранения, отвечавшим за эпидемическое благополучие, удалось придти к согласию. До того засекреченные данные раскрывались (конечно, не публике, а Минздраву Союза), а Москва брала на себя организацию противоэпидемического отряда. Отряд возглавил А.Я Лысенко, который вскоре сыграл выдающуюся роль в подавлении этой эпидемии. В составе этого отряда оказался и я.

Во время этой эпидемии я несколько раз бывал в Баку в течение 1971-73 годов и никогда не упускал возможности встретиться с Зиёй Мусаевичем. Он проявлял живой интерес к проблеме малярии, думаю, что по ряду причин. Во-первых, он видел в малярии социальную проблему, касающуюся беднейшего сельского населения. Во-вторых, его возмущало лицемерие системы, заставляющей так сказать, заметать мусор под ковёр. Не исключено, что играл роль и тот факт, что Резван Буниятович был двоюродным братом Зии Мусаевича. Когда я рассказывал о ситуации, он интересовался, а "Как там действует мой брательник?"

Уже в первый год работы отряда, открылась одна проблема, которая, как мы думали вначале, имела отношение только к тропическим странам, и которую труды Зии Мусаевича позволили лучше понять. Оказалось, что среди населения Центрального Азербайджана чрезвычайно распространена генетическая аномалия, носящая название "дефицит глюкозо-6-фосфатдегидрогеназы", или ГФДГ. Нехватка этого фермента в эритроцитах приводит к их разрушению под влиянием целого ряда обычных лекарств.

Для нас оказалось важным, что в число этих препаратов входит и противомалярийный препарат примахин, который начали применять в массовом масштабе именно в Азербайджане и именно в 1971 году.

Обследование, проведённое нашим отрядом (в котором я, впрочем, не принимал прямого участия) показало, что частота гена дефицита ГФГД была несравнимо выше в Азербайджане, чем в какой-либо другой республике СССР. Вместе с тем, в Азербайджане эта аномалия была распространена крайне неравномерно: от 0 в высокогорных районах до 37% в центре Кура-Араксинской низменности (Абрашкин-Жучков Р.Г., Рыбалка В.М. и др. Эпидемиологическая роль дефицита активности ГФДГ эритроцитов при трехдневной малярии в Азербайджанской ССР. В сборнике "Актуальные вопросы профилактики малярии в Азербайджанской ССР" Москва, 1979, с. 67-73) в Геокчайском районе. Этот район, вместе с Сабирабадским, Кюрдамирским и Агдашским составляют своего рода фокус аномалии, откуда её частота быстро снижается во всех направлениях. В этом фокусе частота аномалии была сравнима с той, что наблюдается в тропиках, например, в Африке и в Аравии.

Этот же блок районов представляет собой именно ту часть Азербайджана, где никогда не удавалось добиться перерыва передачи малярии. Позднее подтвердилось предположение, что люди с этой аномалией не так остро болеют малярией, из-за чего она хуже выявляется, и, таким образом, создаются условия к скрытному продолжению передачи в деревнях, где эта аномалия распространена, что служит источником новых и новых эпидемий.

Известно, что в распространении дефицита ГФГД малярия играет важнейшую роль как фактор эволюции, действующий на протяжении жизни многих поколений. Поэтому аномалия распространена обычно в долинах, малярийных в прошлом. Но почему же в Азербайджане эта аномалия встречается не повсеместно (например, редка в долинах к северу от Большого Кавказа), но сконцентрирована именно в центральном Азербайджане?

Ответ мне показался вполне ясен, так как я был в то время уже знаком с фундаментальным трудом З.М.Буниятова "Азербайджан в 7-9-м вв." Он указывал, что для защиты от хазар на северную границу халифата были переселены целые племена арабов (З.М.Буниятов. Избранные сочинения, т. 1. Элм, Баку, 1999, стр. 196-197). При этом, при Омейядах на восточный участок (район Дербента) были переселены сирийцы. При Аббасидах же начали переселять йеменитов, которые стали вытеснять ранее переселённые племена. Однако такое замещение не произошло в северных районах Арана, где сирийцы оказали ожесточённое сопротивление наместникам Аббасидов.

Пользуясь благорасположением автора, в один из своих приездов в Баку, я обратился к нему со своими соображениями. В ответ Зия Мусаевич тут же показал мне свою карту, на которой были нанесены топонимы арабского происхождения. В Центральном Азербайджане сходство их распространения с таковым дефицита ГФДГ было просто поразительно.

Вместе с другими данными, это показалось мне сильнейшим доводом в пользу того, что эта аномалия в Азербайджане происходит из Йемена. К тому времени я уже не занимался оперативной работой, а перешёл на преподавание в Центральный Институт усовершенствования врачей, поэтому мне пришлось попытаться заинтересовать кого-либо из коллег заняться проверкой этой гипотезы. Такого исследователя я нашёл в лице ныне покойного Р.Г. Абрашкина-Жучкова.

Зия Мусаевич как раз находился на обследовании в госпитале в Лефортове и согласился нас принять для обсуждения этой проблемы. Зная, что он не враг алкоголя, мы прихватили с собой пол-литра, чтобы оживить беседу. Зия Мусаевич принял нас любезно, но от водки отказался, пожаловавшись, что "череп болит". Последовала очень ценная дискуссия, которую мы с коллегой продолжили и за стенами госпиталя.

К сожалению, из этого мало что вышло. Гипотеза так и не была подвергнута серьёзной проверке. Для такой проверки следовало бы сравнить разновидности гена в Азербайджане с таковыми в местах происхождения переселившихся арабских племён. Я думаю, что сделать это отнюдь не поздно и что это было бы достойным вкладом в работу по выяснению этногенеза азербайджанцев, столь блестяще осуществлённую Зиёй Мусаевичем.

В 80-х и 90-х годах я подолгу жил за рубежом - в Индии, Конго и Египте, и наше общение, к сожалению, прервалось. Потрясшее меня известие о подлом убийстве Зии Мусаевича застигло меня в Александрии, где я работал региональным советником по малярии Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ).

В этом качестве я приезжал в Баку в 1999 и 2000 году для налаживания контактов по борьбе с малярией между странами-соседями, принадлежащими к разным регионам ВОЗ, т.е. странами СНГ, Афганистаном, Ираном, Ираком и Сирией. Я был счастлив, увидеть, что Азербайджан очень успешно справился с катастрофическим подъёмом малярии, случившимся в 1990-х вследствие распада СССР.

Я также увидел, что память о Зие Мусаевиче жива не только среди образованного класса, но и среди простых людей.

Опубликовано в сборнике "Сильнее смерти". ELM, Баку, 2002, стр. 458-464.

Биографию подготовил: Уфаркин Николай Васильевич (1955-2011)